— Нюра! Анна Филипповна! — несколько раз я зачем-то позвала её по имени.
— Знаешь её? — спросил меня мужчина с носилками. — Мать? — Я открыла рот ответить, но из горла вылетали только короткие всхлипы, похожие на вздохи утопающего. Мужчина с носилками взмахнул рукой: — Понятно. Видать, в первый раз под бомбёжкой.
— Нет! — сумела выдавить я.
И тут меня осенило: Витька! С матерью был Витька! Где он?
Со всех сторон до меня доносились стоны.
Поодаль от буфета резал воздух высокий надрывный вопль:
— Маша! Маша!
Я набрала в грудь воздуха, но вместо крика из груди вылетел цыплячий писк:
— Витя! Витя Моторин, ты где?
Я ужасно боялась мертвецов, но всё равно везде искала Витьку, пока люди из отряда самообороны подбирали раненых и уносили убитых. Больше не бомбили. Видимо, случайно прорвавшийся лётчик сбросил бомбу на первую попавшуюся цель. По путям медленно двигался товарняк. Стояли составы с беженцами, стрелочница на обочине сигналила машинисту флажком. Движение на железнодорожных путях не подразумевало, что совсем рядом разом оборвутся десятки жизней.
Трупы складывали за зданием вокзала. Я медленно прошла вдоль длинного ряда людей, которые ещё полчаса назад были живыми. У каждого детского тельца моё сердце тревожно ёкало: не Витька ли? Нет, не он. Снова не он.
Пожилая женщина с растрёпанными седыми волосами едва не насильно усадила меня на скамейку и сунула в руки алюминиевую кружку с водой.
— На, попей, а я пока осмотрю твою ногу. Ты ранена?
Я прихватила зубами край кружки, внезапно поняв, что очень хочу пить.
— Не знаю, наверное, нет.
Холодная вода вернула мне способность разговаривать связно.
Женщина наклонилась надо мной и пощупала коленку.
— Ты хромаешь.
Я отдала ей кружку:
— Да? А я не заметила. Я ищу мальчика, Витьку. Ему шесть лет.
Женщина с натугой выпрямилась:
— Я не видела мальчика среди раненых. Я врач.
— Вера Петровна! — позвали её издалека.
Женщина оглянулась:
— Сейчас иду. Мальчик — твой братишка?
У меня не повернулся язык назвать Витьку посторонним, потому что с той секунды, как я увидела мёртвую Моторину, он стал моим. Я обтёрла об юбку окровавленные ладони и утвердительно кивнула:
— Не братишка, но всё равно теперь он мой.
Вскоре силы оставили меня, заволакивая голову отвратительным красноватым туманом, посреди которого колыхались дома, люди, железнодорожные составы с дымящими паровозами и каурая лошадь, привязанная к телеграфному столбу. Чтобы лучше видеть, я всё время щурилась и тёрла кулаками глаза, но помогало мало, поэтому я постоянно спотыкалась, балансируя на грани обморока. Витька нигде не обнаруживался. Утешало лишь то, что его не было и среди погибших.
Обшарив территорию вокруг вокзала, я двинулась вдоль узкой улочки с деревянными избами в кустах сирени и калины. Время от времени я останавливалась и складывала руки рупором:
— Витя! Витя!
Меня остановили две женщины, которые толкали тележку с какими-то вещами.
— Стой, девушка, ты вся в крови. Небось под взрыв попала? Ты иди вон в тот дом, — одна из женщин показала на избу с красным крестом на крыше, — там у нас фельдшерский пункт. Тебя перевяжут.
Я отвела с лица слипшиеся волосы:
— Мальчика ищу. Витю. Не видели?
Женщины переглянулись:
— Вроде бы какой-то мальчонка сидел в лопухах под мостиком. Я думала, это наш, местный, балует. Но ты поди проверь. Речка у нас вон за тем поворотом. Да не бойся, она высохшая. Там никто не утопнет.
«Речка, не утопнет…» Звон в ушах мешал сосредоточиться, но я смогла вспомнить, что перед взрывом держала в руках ведро. Зачем мне сейчас ведро? Какое оно имеет значение?
— Витя! Витя! — Я совершенно осипла от крика и едва не свалилась в канаву, когда вдруг, откуда-то снизу, раздался жалобный детский голос:
— Мама, я здесь!
Меня бросило в жар.
— Витя, Витенька!
Сжавшись в комочек, маленький, худенький, он поднял на меня заплаканные глаза, и его рот перекосился от плача: