помещение... - Полноте. - Воля ваша. Парень склонил голову и сделал движение к выходу. - Боишься меня, Уолтз? - вкрадчиво спросила женщина, как бы невзначай заграждая путь своими огромными телесами. Главный мастер остановился, и слабый намек на гнев скользнул в его темных глазах. - Во мне борются уважение и презрение, - наконец ответил он, - Но сейчас чаша весов склоняется к последнему. - Это еще почему? - осведомилась Гвоздик, невольно посторонившись. - Потому что согласно любому закону, любого времени, пролить родную кровь - преступление, - ровно ответил этот взрослый ребенок, обходя женщину. Он медленно перебирал ногами, и казалось, будто он плыл по воздуху. Конечности поменьше слабо покачивались на весу. «Да что б ты понимал!» - захотелось крикнуть ему вслед, но женщина сдержалась. В вязкой, почти осязаемой темноте, лишь сквозь прикрытую дверь пробивалась полоска света. Достав карманный фонарик, - вещицу незаменимую для владелицы подземной лаборатории, - Гвоздик направила широкий луч внутрь помещения. Оттуда на нее глянули грубо намалеванные морды зверей. На следующий день Гвоздик подкараулила Уолтза в одном из бесчисленных коридоров «крепости» мастеров. Он шел куда-то, минуя нескончаемую череду ответвлений и прогнивших деревянных дверей, окруженный тошнотворно-болотным цветом, в который были выкрашены все стены. Хирург без труда нагнала его, едва увидев, и непринужденно взяла под локоть. - Как поживает Анжело? - спросила она так, будто бы их прошлый разговор и не завершался. - Не имею ни малейшего желания обсуждать с вами своих соратников, - холодно ответил Уолтз, мягко, но настойчиво попытавшись вывернуть руку из цепких пальцев хирурга. - Ну как же? - сладко пропела Гвоздик, все сильнее сжимая его мягкую плоть, чувствовавшуюся сквозь пиджак, - Ведь именно из-за него я оказалась на улице. В этом холодном, иссушенном городе... - Пустословие, - отрезал Уолтз, чуть замедлив шаг, - Где доказательства? - В моем подвале разрослись грибы, и боле туда хода нет, - Сокрушенно вздохнула Гвоздик. - В таком случае, ничем не могу помочь. Разговор явно заходил в тупик, но женщина не сдавалась. - Я бы с удовольствием с ним пообщалась. Без шуток, просто поговорить, - сменила тактику она. Уолтз вздохнул и бросил на нее усталый взгляд. - Это абсолютно невозможно. Анжело сейчас... нет в городе. - И где же он? - Под землей, - холодно ответил парень, - И, боюсь, на этом разговор окончен. Несмотря на всю свою самоуверенность, Гвоздик почувствовала угрозу, исходившую от этого маленького человечка, и ослабила хватку. - Премного, - прошипел он, растирая предплечье. Мастер последовал дальше, а Гвоздик смотрела ему вслед, наблюдая, как жутко, и в то же время забавно, - на некий извращенный манер, - «шли» по воздуху его недоразвитые ноги. Пальцы его время от времени судорожно, нервно сжимались. - Вальс! - окликнула она. Тот, помедлив, обернулся. - Зачем вы угнездились в детском саду? Эта мазня в зале... Он немного вжал голову в плечи - так, будто бы вопрос застал его врасплох. - Здание как здание, - наконец ответил он. - Не понимаю, чем оно отличается от других. - Ну как же, - не удержалась Гвоздик, - ясли - самое подходящее место для маленького человечка вроде тебя. И Уолтз улыбнулся впервые за эти два дня. Гвоздик умела копаться не только в человеческих внутренностях, но также и в мотивах. Уолтз отчаянно нуждался в друге; среди этого-то сброда недоумков. Все либо заглядывали ему в рот, либо хамили, но снизу вверх. Что такое быть единственной взрослой среди детей Гвоздик знала сама, поэтому понимала и где-то даже сочувствовала мастеру над мастерами. Оказалось, что Анжело и впрямь запустил ей в подвал кадавра - в отместку за унижение и провал. Тот, изголодавшись, предпочел выбраться на поверхность, и под угрозой оказался целый квартал. Мастера, как выяснилось, подобного не прощают: это было явным нарушением конспирации и, как выразился Уолтз, «этикета». Кстати, обещанных денег Гвоздик так и не увидела, что вряд ли согласуется с джентльменским поведением, но после демонтажа лаборатории и побега из кафе, искусственные желудки для химер были ей без надобности. Все ее «детки» давным-давно упокоились на дне полноводного и мутного потока дегтярно-синей воды далеко за городом. Гвоздик и Уолтз повадились чаёвничать в председательском кабинете. Он жил там же, но в кабинете не пахло квартирой - лишь легкий аромат кофе вперемешку с тонкими нотками одеколона. Скромная кушетка в нише за ширмой - вот и вся мебель мастера над мастерами. Однажды он свернул поднос с чайником, на что женщина не преминула заметить: - Ты беспомощен как котенок. Уолтз по своему обыкновению мягко улыбнулся, медленно и осторожно преклонив многочисленные колени, дабы нейтрализовать последствия катастрофы. - От тебя это звучит совсем не обидно, - отозвался он чуть позже. Гвоздик пожала плечами. - Надо же, чтобы хоть кто-то из этой кодлы говорил тебе правду в лицо. Она не скрывала свое презрение к мастерам, но никогда не обобщала их с шефом. - Мне нравятся котята, - после небольшой паузы признался парень, все еще возвращавший чашки на поднос. Ни одна из них не была разбита, но видавший виды потертый ковер явно пострадал лишний раз, - Когда я был маленький, у меня была кошка. Родители принесли ее, явно чувствуя мое одиночество. Я до сих пор помню ее первый приплод. Гвоздик тоже многое могла бы рассказать о своих молодых годах и котятах, но она мудро рассудила, что выслушивать подобное собеседнику было бы неприятно. - Расскажи о своем детстве, - ухватилась вместо этого за ниточку она. Уолтз позволил себе шумно вздохнуть, но женщина отдавала себе отчёт, о чем спрашивала. Все мастера делили схожий набор пагубных страстей: садизм, кровавый фетишизм и желание бросить вызов Богу за хирургическим столом. Ни один ребенок, в голове которого бушует такое, толком еще не оформившееся пламя, априори не мог быть счастлив - а у Уолтза еще и уродства, вкупе с отставанием по росту. - Мое детство было на редкость спокойным, за что я благодарен родителям, - медленно начал рассказывать он, - Я родился в аристократической семье, которая была частью одной религиозной общины, так что такой... необычный первенец был встречен с радостью и смирением. Он умолк, снял очки и устало потер глаза. Без контрастной оправы его лицо цвета слоновой кости казалось погребальной маской. - Несчастья начались позже, когда мне пришлось столкнуться с реалиями нашего мира. Дело было даже не в насмешках ровесников, напротив: дети гораздо более мобильны, и играют даже с особыми сверстниками. Больнее всего било то показное сочувствие, укор и любопытство в глазах учителей и врачей, а так же последователей разномастных доктрин и учений. Ну а я... - он еле слышно рассмеялся, - я сделан из другого теста. Я верил, что смогу помочь ситуации сам, и что нет греха в исправлении ошибок, допущенных природой. После получения степени я стал практикующим врачом, но в силу известных причин испытал давление саниспекции. Уолтз мог бы не продолжать. Гвоздик тоже большую часть жизни проработала в медицине. Когда твои руки отваливаются от плеч, нелегко сшить даже простого кадавра. - Ты оперировал себя?.. - скорее утвердительно сказала женщина. Уолтз, ссутулившись, кивнул. - В этом нет ничего страшного, - ободряюще улыбнулась она. - Мне стоило большого труда завершить ту операцию, - с некоторым усилием сказал парень. - Конечно, - важно кивнула женщина, - Потому что ты не мастер. Наступившая тишина была оглушительной. Женщина совсем по-змеиному замерла в кресле, а Уолтз медленно клонился вперед, скрипя кожаной обивкой. - То есть? - с ударением на каждое слово спросил он. - Мастера работают над улучшением человека. Мы подобны Богам, что правят и изменяют саму структуру тела по своей прихоти. Мы чувствуем красоту в том, что многие сочтут отвратительным. И что же, твоя деятельность подходит под описание? - Быть может, я работаю от противного? - неуверенно улыбнулся Уолтз. На его лице проступила темно-синяя сетка сосудов. Гвоздик чувствовала, как в его сердце скапливается жидкость понимания. Это было начало грандиозной агонии мечты - но к чему приведет эта «болезнь»? Здесь все зависело лишь от внутренней силы Уолтза. - Что ж, и как проходит работа? - тихо спросила женщина. - Да... - слабым, дрожащим голосом ответил он, - Я знаю, что ты хочешь сказать. В своей погоне за сверхчеловеческим ты и себе пришила клешню; ты наравне со своими творениями, разделила их дар... Но кто я - с рождения обладающий излишком, который не делает меня лучше, но напротив уродует? Неудавшийся кадавр нашей коварной матери? - Ты человек, Уолтз, - мягко ответила Гвоздик, - И, как мнимый мастер, стремишься к человеческому через наши практики. - И что дальше? - он поднял на женщину ясный, полный вновь обретенного самообладания взгляд. - Я могу исполнить твое желание, - почти прошептала женщина, вдруг ощутив фантомный поцелуй хирургической маски. Уолтз засмеялся - хрипло и страшно. - Только если ты займешь мое место, - сказал он, вновь соскочив на шепот. Бывшая хозяйка кафе ухмыльнулась и не раздумывая пожала фарфоровую, протянутую к ней руку.