— Ты права, — согласился он. — Мы с твоей мамой всегда ходили на вечеринки, и нам было там весело.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, а потом произнес:
— Но она была мне женой, а ты — моя дочь. Я не хочу, чтобы ты общалась с неподходящими людьми, особенно с мужчинами.
— Папа, но ведь с вами мне ничто не грозит!
— Это еще неизвестно, — ответил Пол Феррарис. — Не считай меня старым занудой, дорогая, но до тех пор, пока я не решу, с кем в этом городе можно заводить знакомства, я не собираюсь позволять тебе общаться с кем попало.
— Я понимаю, папа.
— Вот и хорошо, Гизела. Сегодня вечером я отвезу тебя в отель, а сам воспользуюсь каким-нибудь из приглашений, если не слишком устану. Не стоит забывать о том, что завтра мне снова играть.
— Конечно, папа, — согласилась с ним Гизела. Ее сердце пело: теперь она сообщит Миклошу,
что они могут увидеться!
Пол Феррарис уединился в своем номере, чтобы немного отдохнуть перед концертом. Оставшись одна, Гизела сразу кинулась к секретеру и быстро написала Миклошу записку, в которой говорилось о том, что у них есть возможность встретиться после концерта.
Она впервые писала мужчине такую записку и потому, немного стесняясь, не обратилась к нему по имени и не поставила подписи под письмом.
Сбежав вниз, она вручила портье конверт, адресованный господину Миклошу Толди. Портье, почтительно поклонившись, выразил сомнение в том, что в отеле проживает человек с таким именем. Не растерявшись, Гизела ответила:
— Он пришлет за письмом.
И, повернувшись, умчалась наверх.
Вернувшись в свой номер, она попыталась уснуть, но не могла. Воображение рисовало ей Миклоша, она слышала его голос, говорящий о любви, чувствовала прикосновение его губ и трепетала. «Только бы он поцеловал меня еще!» — загадывала она, и краска приливала к ее нежным щечкам при мысли о том, что это произойдет совсем скоро.
Гизела мечтала о том, как их губы снова соединятся и они, слившись воедино, вновь воспарят на небеса блаженства. В упоении она повторяла:
— Я люблю его! Люблю!
И сама удивлялась, что всем сердцем полюбила человека, о котором знала только, что он — венгр, что зовут его Миклош Толди и что он должен уехать, оставив ее одну. Причина его отъезда была ей неизвестна.
— О Господи! Сделай так, чтобы он остался! — отчаянно молилась она.
Этого хотелось ей больше всего на свете, но она никому не призналась бы в этом.
Конечно, Гизела мечтала, чтобы Миклош на ней женился. Она любила его и не сомневалась, что будет с ним счастлива.
В то же время она понимала, что не сможет оставить отца одного. Это невозможно. Они должны жить все вместе, только надо придумать, как это устроить. Но Миклош недвусмысленно дал ей понять, что будущего у них нет. Он должен уехать, покинуть ее по неизвестной причине.
Когда Гизела вспомнила об этом, ей показалось, что кто-то сжал ее сердце ледяной рукой. В отчаянии она воскликнула:
— О, почему! Ведь я его люблю, почему мы должны разлучаться?
Она готова была разрыдаться от бессилия что-либо изменить, но тут раздался стук в дверь.
Схватив платок, Гизела соскользнула с дивана и подбежала к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Смахнув слезы и поправив шелковый халат, она приоткрыла дверь и обомлела.
Весь дверной проем был полностью занят огромным букетом. За ним она не сразу заметила мальчика-посыльного, который тоненьким голоском произнес:
— Это вам, милостивая госпожа.
— Мне? — изумленно выдохнула Гизела. — Вы уверены, что это не ошибка?
— Да, фрейлейн.
Великолепный благоухающий букет был составлен из редких сортов орхидей. Гизела невольно подумала, что со стороны Миклоша неблагоразумно посылать ей такие цветы, а в том, что они присланы им, она не сомневалась.
Как объяснить отцу, откуда взялись эти невероятно дорогие цветы?
«Я их спрячу», — решила Гизела.
Она взяла корзинку, и тут ее пальцы наткнулись на конверт, спрятанный между цветов.
Дрожащими пальцами она разорвала его. На листке дорогой бумаги красивым и уверенным почерком было написано:
С наилучшими пожеланиями гениальному скрипачу, чьей игрой я буду восхищаться сегодня и ждать бурных оваций.
Подписи не было. Гизела еще раз перечитала письмо. В одной фразе было все, что она хотела узнать. Он «будет ждать», а остальное не важно. Счастливая улыбка заиграла на ее губах, но в сознании снова всплыла та самая мысль, удержать которую Гизела не могла никакими силами. «В чем он не прав?» — терзалась она.
Представление подходило к концу. Прозвучали заключительные аккорды скрипичного концерта Шуберта, и воцарившуюся на долю секунды тишину расколол оглушительный гром оваций. Гизела впервые слышала такие бурные аплодисменты и не сомневалась, что отцу хлопают громче, чем остальным музыкантам.
Леди Милфорд встала с кресла и в восхищении аплодировала Полу Феррарису, который уже в пятый раз выходил на поклон под несмолкающие выкрики «браво».
— Это бесподобно! Никто не сравнится с вашим отцом, Гизела, вы можете им гордиться!
— А я и горжусь, — ответила Гизела.
Казалось, публика не желает расставаться с музыкантом, продолжая выражать ему свое восхищение, но дирижер постучал палочкой по пюпитру, и в зале мгновенно стало тихо. Гизела знала, что на бис отец исполнит партию из оперы «Волшебная флейта», которую так любила ее мать.
При воспоминаниях о матери на глаза у нее навернулись слезы. Когда отец закончил играть, Гизела повернулась к леди Милфорд и заметила, что она тоже плачет.
— Невероятно! Я тронута до глубины души, — дрогнувшим голосом произнесла англичанка.
Когда Пол Феррарис уходил со сцены, она добавила:
— Дорогая Гизела, я дала себе клятву сделать все, чтобы помочь вашему отцу избавиться от страданий и вернуть его обществу. Помните, я так неловко упомянула о вашей матери? Сколько скорби было в его глазах!
Гизела ощутила легкое беспокойство за отца, а леди Милфорд продолжала:
— Что вы делаете сегодня вечером? Не сомневаюсь, что ваш отец получил множество приглашений, но я тоже хотела его пригласить. И, конечно же, вас, дорогая.
У Гизелы перехватило дыхание. Почти не задумываясь, она воскликнула:
— Пожалуйста, только не сегодня! Я очень хочу приехать к вам с папой… но только не сегодня!
Внимательно посмотрев на Гизелу, леди Милфорд сказала:
— Вы говорите так, словно у вас есть очень веские и очень личные причины не менять своих планов.
Не глядя ей в глаза, Гизела ответила:
— Это правда… но не спрашивайте меня… ни о чем.
— Я понимаю, — ответила леди Милфорд. — Гизела, дорогая, вот что я хочу вам сказать. Если вам вдруг понадобится моя помощь, вы можете полностью на меня рассчитывать. Мы с вашей матерью были подругами с самого детства, вместе росли в Англии и разлучились только тогда, когда она вышла замуж за Пола Феррариса. Я всегда буду рада помочь ее дочери.
— Если вы хотите мне помочь, то… не говорите ничего папе о… своем приглашении. Пусть лучше… он отвезет меня в отель.
— Не беспокойтесь, я сделаю так, как вы хотите, — кивнула леди Милфорд.
Гизела не могла скрыть радости, и леди Милфорд добавила:
— Только будьте осмотрительны, дорогое дитя. Вена — не тот город, где юная девушка может разгуливать в одиночестве.
— Я знаю. Но… прошу вас, пусть сегодня… все останется так, как есть.
— Я уже обещала вам, Гизела. Если ваш отец спросит меня о моих планах, что маловероятно, я отвечу ему, что сегодняшний вечер у меня занят.
— О, благодарю вас! Спасибо! — воскликнула девушка.
Леди Милфорд странно посмотрела на Гизелу, но та этого не заметила.
У нее было только одно желание — встретиться с Миклошем. Никто и ничто ее не остановит, даже если эта встреча будет последней.