— Боишься? — переспросил он.
— Потому что я счастлива… потому что мы здесь вдвоем… и мы поженились… О, Миклош, я боюсь, что вдруг проснусь, а ты исчез… и я снова одна…
— Ты не спишь, милая, мы действительно вместе — но даже если это и сон, то какая разница!
— Это Дворец Грез, — сказала Гизела. — Нельзя ли мне полюбоваться на озеро и искупаться в его хрустальных водах?
— Ты вольна делать все, что пожелаешь, пока любишь меня и мы вместе.
— Моя любовь подобна музыке, которая пронизывает всю Вселенную, — ответила Гизела.
Она произнесла это так страстно, что Миклош не выдержал и, обняв ее, приник губами к ее губам. Стены поплыли у нее перед глазами, пол начал уходить из-под ног, и во всем мире для Гизелы остались лишь его сильные руки и нежные горячие губы.
Она не знала, сколько прошло времени: минуты, а может быть, часы. Потом пришел слуга и сказал, что ужин готов. Они прошли в обеденный зал, который находился в другом крыле здания.
Эта комната была выдержана в белых тонах. В маленьких нишах стояли прекрасные скульптуры. И повсюду: на столе, в вазах вдоль стен, возле дверей и на подоконниках — были белые цветы.
Гизела не находила слов, чтобы выразить свое восхищение, и только восторженно ахнула.
Они сели за стол. Слуга удалился. Гизеле прислуживал сам Миклош, сопровождая каждую перемену блюд нежными поцелуями.
Ни она, ни он не были голодны и почти не притронулись к изысканным кушаньям. С бокалами знаменитого токайского в руках они сидели рядом, произносили тосты и разговаривали.
Им так много надо было сказать, столько всего обсудить. Но временами они замолкали и, глядя друг другу в глаза, забывали обо всем на свете.
Гизела знала, что Миклош думает то же, что и она, и была счастлива, что он так сильно ее любит.
Но один вопрос по-прежнему не давал ей покоя, и наконец Гизела решилась его задать:
— Ты уверен, что… твои родные… приняли… меня и… отца?
— Я знал, что ты спросишь меня об этом, и я отвечу тебе, — сказал Миклош. — Свет моих очей, тебе не нужно больше об этом беспокоиться, никто не позволит себе ни одного нелестного замечания в твой адрес.
Он улыбнулся и продолжал:
— Эстергази — большие любители путешествовать, и, как правило, предпочитают Англию.
Увидев в глазах Гизелы непонимание, он пояснил:
— В Англии — самая лучшая охота, а мои кузены, например, весьма этим увлекаются.
Гизела засмеялась и спросила:
— Скажи мне лучше, что они думают о папе?
— Не волнуйся, — ответил Миклош. — Поскольку они часто бывают в Англии, то прекрасно знают английскую аристократию. Они наверняка встречали твоего деда в Букингемском дворце или на приемах в Виндзоре.
Гизела с облегчением вздохнула, чувствуя, что с ее плеч свалилась последняя тяжесть.
— Пол Феррарис сегодня прекрасно выглядел, — сказал Миклош.
Гизела вновь засмеялась.
— Я тоже заметила. Папе нравится, что его называют милордом, и, хотя он нисколько этим не кичится, ему приятны почести, которые полагается оказывать маркизу Чарльтону.
— Мир — странное место, — заметил Миклош. — Но пока мы в состоянии с юмором к нему относиться, мы плывем по реке, а не боремся с встречным течением.
— Но ведь ты был готов за меня бороться, — лукаво сказала Гизела.
— Чтобы не разлучаться с тобой, я готов взобраться на высочайшую вершину и переплыть океан, — ответил Миклош. — Но сегодня в церкви я благодарил Бога за то, что он избавил меня от необходимости сражаться с обстоятельствами за право получить такую жену, как ты.
— Милый, дорогой Миклош, какой же ты замечательный! — воскликнула Гизела. — Я твердила себе, что люблю тебя слишком сильно, чтобы позволить тебе пойти на жертвы ради меня, но в то же время чувствовала, что сама я слишком слаба и не вынесу ни жизни в аду, ни отчаяния в разлуке с тобой.
— Когда тебя пытался оскорбить тот негодяй, я понял, что ты моя и я обязан тебя защищать. — Помолчав, он добавил: — Я любил тебя и до этого, но только в ту минуту по-настоящему осознал, насколько сильно, и понял, что любовь не только радость и страсть, но еще ответственность и обязанности. — Он улыбнулся Гизеле: — Все очень просто, милая: благодаря тебе я стал человеком, который думает не только о себе. И это оказалось настолько естественным, что непонятно, почему я до сих пор об этом не знал.
Гизела молча смотрела на него, ничего не говоря, и он продолжал:
— Жизнь создана любовью, Гизела. Нас соединила судьба, и пусть наши дети, плод нашей любви, продолжат нести по миру это основополагающее чувство, когда нас в нем уже не будет.
Он сказал это с такой серьезностью, что Гизела была тронута до глубины души.
— Я всегда думала, что дети, рожденные без любви, не так красивы, как те, которые появились на свет у любящих родителей, — мягко произнесла она. — Брак, лишенный этого чувства, — кощунство… Он попирает законы жизни.
— Сейчас и я это понимаю. Но это понимание пришло ко мне лишь тогда, когда я едва не потерял тебя навсегда.
Он протянул к ней руку, и Гизела почувствовала, что они близки не только в мыслях, но и по духу.
Они нашли друг друга в безбрежном океане вечности, и дети их тоже станут искать в жизни любви и совершенства.
Миклош прикоснулся губами к ее руке и сказал:
— Идем со мной, радость моя.
Гизела терялась в догадках, куда он ее ведет. Они шли по коридору, и в открытые окна были видны луна и звезды, отраженные в зеркальной глади озера.
Гизела подумала, что, наверное, Миклош хочет выйти в сад, но он привел ее в гостиную. Свечи не были зажжены, и комната, освещенная лишь загадочным лунным светом, казалась наполненной огромными серебристыми орхидеями.
Гизела стояла как зачарованная, и вдруг ее слуха коснулись тихие, но отчетливые звуки скрипки.
Она сразу узнала ту самую мелодию, которая ознаменовала их первую встречу с Миклошем.
Он обнял ее за талию, и они медленно закружились под звуки вальса.
Гизела позабыла обо всем на свете. Она словно парила в серебристом океане лунного света.
Прижавшись щекой к ее щеке, Миклош тихим голосом пропел ей на ушко:
Их губы встретились в сладостном поцелуе, а звуки скрипок превратились в трели райских птиц, поющих в их честь сладкозвучные серенады.
Миклош оторвался от губ Гизелы и пропел заключительные слова:
Он посмотрел ей в глаза:
— Это истинная правда, моя драгоценная. Ты моя, отныне и во веки веков.
Звук его голоса ласкал ей слух; затрепетав, она прошептала:
— Я люблю тебя! О, Миклош… как я тебя люблю!
Музыканты заиграли «Голубой Дунай», и волшебная мелодия заполнила всю гостиную. Миклош заключил Гизелу в объятия.
— Это мелодия моей любви, — сказал он, — музыка, под которую мы будем танцевать с тобой вечно.
Подхватив Гизелу на руки, он бережно понес ее в спальню. Глядя в его бездонные глаза, в которых отражались огоньки свечей, Гизела поняла, как сильна его страсть.
Он опустил Гизелу на кровать и покрыл поцелуями ее лицо, шею и плечи. Тая от наслаждения, Гизела почувствовала, что корсаж больше не стягивает ей грудь.
На мгновение она испытала легкое смущение, но оно сразу исчезло: ведь в любви нет места стеснительности. Любовь — это радость и счастье, которые способны вознести человека на самую вершину блаженства.
Под волшебные звуки музыки Гизела отдалась жарким объятиям Миклоша.
Не переставая ее целовать, Миклош лег рядом, а скрипки нежно пропели:
Ты со мной, моя любовь!