— Эй, прочь с дороги!
Он увидел кольцо на волочащемся по земле пальце.
Он не вскрикнул. Не издал ни звука. Наклонившись, осторожно положил свадебный букет на проплывшее мимо ложе смерти. Потом повернулся и пошел прочь.
Прочь от любви на пятнадцать лет.
Маргарита — так ее звали. У него ничего не осталось, кроме ее имени.
Этому имени он остался верен до самой смерти. Ибо он тоже умер, хотя и медленней, чем она. Двадцатидвухлетний мальчик умер, превратившись в двадцатидвухлетнего молодого человека. Он тоже, в свою очередь, до самой смерти хранил верность тому имени, которому был предан его предшественник. А после смерти молодой человек двадцати девяти лет переродился в тридцатишестилетнего мужчину.
И вдруг в один прекрасный день копившееся в течение пятнадцати лет одиночество, до поры до времени сдерживаемое, прорвалось, нахлынуло на него, охватило пустотой, из которой он в панике стал искать выхода.
Какая угодно любовь, откуда угодно, на любых условиях. Быстрее, пока не поздно! Только чтобы не быть больше одному.
Если бы он тогда познакомился с кем-нибудь в ресторане…
Или даже если бы встретил кого-то на улице…
Но не познакомился. Не встретил.
Вместо этого ему на глаза попалось объявление в газете. Объявление из Сент-Луиса в новоорлеанской газете.
От любви не уйдешь.
Звук колес остановившегося прямо под окнами экипажа заставил его прервать свои размышления. Положив портрет в бумажник, он опустил его в карман. Затем вышел на веранду и поглядел со второго этажа вниз, наклонившись через окаймленные ярко-красными фуксиями перила. Внезапно брызнувшее на него солнце побелило ему спину — будто мукой посыпало.
Во внутренний дворик — патио — с улицы входил чернокожий слуга.
— Почему ты так долго? — крикнул ему с балкона Дюран. — Цветы купил?
Вопрос был совершенно риторическим, поскольку негр нес в руках конусообразный пакет, сквозь пергаментную обертку которого просвечивало что-то нежно-розовое.
— Да купил.
— Экипаж приготовил?
— Он вас ждет.
— Я тебя едва дождался, — продолжал он. — Ты ушел, как…
Слуга с философским добродушием покачал головой:
— Влюбленный мужчина вечно спешит.
— Ну поднимайся же, Том, — нетерпеливо позвал он. — Ты что, там целый день стоять собираешься?
Все так же благодушно улыбаясь, Том продолжил прерванное движение к фасаду дома и вскоре скрылся из виду. Минутой позже наружная дверь квартиры отворилась, и он предстал перед ее владельцем.
Последний, обернувшись, подошел к нему, схватил букет и поспешными нервными движениями развернул упаковку, не особенно церемонясь с содержимым пакета.
— Вы намереваетесь подарить ей цветы или разорвать их на кусочки? — сухо осведомился слуга.
— Послушай, надо же мне посмотреть. Как по-твоему, Том, ей понравятся розы с душистым горошком? — При последних словах в его голосе послышалась жалобная беспомощность, как будто он хватался за соломинку.
— А разве они не всем дамам нравятся?
— Не знаю. Я ведь с девушками только… — Он не договорил.
— Да, цветы подходящие, — снисходительно отозвался Том. — Продавец сказал, что девушкам нравятся, — продолжал он. — Продавец сказал, что все только их и покупают. — Он с хозяйским видом расправил охватывающий цветы фигурный ободок из бумаги, немного примятый упаковкой.
Дюран тем временем поспешно заканчивал сборы, приготовляясь к выходу.
— Я сперва хочу поехать в новый дом, — заявил он, немного запыхавшись.
— Вы же только вчера там были, — заметил Том. — Вы, наверное, боитесь, что если день пропустите, то он сорвется с места и улетит.
— Знаю, но мне больше не представится возможности проверить, все ли… Ты сказал своей сестре? Я хочу, чтобы она была там, когда мы приедем.
— Она там будет.
Дюран, взявшись за ручку двери, обвел комнату внимательным взглядом и вдруг замер, словно позабыв о спешке.
— Мы сюда больше не вернемся, Том.
— Здесь было так уютно и тихо, мистер Луи, — согласился слуга. — Во всяком случае, в последние несколько лет, с тех пор как вы с возрастом стали совсем домоседом.
Он встрепенулся, словно это невольное воспоминание о быстротекущем времени вернуло его к действительности и заставило продолжить сборы.
— Ты допакуешь вещи и проследишь, чтобы их туда доставили. Не забудь, когда будешь уходить, вернуть ключи мадам Телье.
Он снова замешкался, повернув до отказа ручку двери, но все еще не открывая ее.
— В чем дело, мистер Луи?
— Мне стало страшно. Я боюсь, что она… — Он с трудом сглотнул, покрутив заключенной в высокий жесткий воротничок шеей, и провел по лбу тыльной стороной ладони, вытирая едва ощутимую влагу. — Что я ей не понравлюсь.
— По мне, так вы неплохо смотритесь!
— Пока ведь ничего не было, кроме писем. В письмах все просто.
— Вы же ей посылали свой портрет. Она знает, как вы выглядите, — попытался приободрить его Том.
— Портрет — это портрет. А живой человек — совсем другое дело.
Том подошел к своему хозяину, который уныло стоял теперь, повернувшись боком к двери, и смахнул пыль с плеча его пиджака.
— Вы, конечно, не первый красавец в Орлеане, но и не первый урод.
— Да нет, я имею в виду не внешность. Общее впечатление…
— По возрасту вы друг другу подходите. Вы же сообщили ей, сколько вам лет.
— Я один год убавил. Сказал, что мне тридцать шесть. Это как-то лучше звучит.
— У вас есть верный способ ее ублажить, мистер Лу.
Дюран в ответ на это с готовностью кивнул, словно впервые почувствовав под ногами твердую почву.
— Бедность ей не грозит.
— Тогда бы я на вашем месте так не волновался. Когда влюблен мужчина, он смотрит на внешность. Когда влюблена женщина, вы простите меня, мистер Лу, она смотрит, как ее смогут обеспечить в будущем.
Дюран приободрился.
— Ей ни в чем себе не придется отказывать. — Он вдруг вскинул голову, словно его озарила новая мысль. — Даже если я и не оправдаю всех ее надежд, она ко мне привыкнет.
— Хотите — чтобы наверняка? — Том залез рукой под одежду, потянул за спрятанный где-то на груди шнурок, достал порядком потертую и обтрепанную кроличью лапку, обвязанную для красоты золотой ленточкой, и протянул ее хозяину.
— Ах, да я не верю в… — несмело запротестовал Дюран.
— Да вы, белые, просто-напросто боитесь признаться, — хихикнул Том. — Признаться боитесь, а взаправду верите. Ну да все равно — положите в карман. Вреда-то от нее не будет.
Дюран с виноватым видом засунул амулет в карман. Взглянув на часы, он снова захлопнул их со звучным щелчком.
— Опаздываю! Не хватало еще пропустить пароход! — На этот раз он широко распахнул дверь, ведущую прочь из холостяцкой жизни, и переступил порог.
— Да у вас еще добрых полчаса в запасе. И то к тому времени вы, дай Бог, только дымок от парохода на реке увидите.
Но Луи Дюран, без пяти минут жених, даже не дослушал. Его шаги уже отдавались гулким эхом на выложенной плиткой лестнице мадам Телье. Через минуту снизу раздался нетерпеливый окрик.