Она невольно на мгновение вскинула голову. Посмотрела ему глаза в глаза. Потом снова опустила взгляд.
— Почему ты меня об этом просишь? Я же ничего не предлагала.
— Я страдаю, — просто объяснил он. — Я не могу больше терпеть. Если не по доброте, то из милосердия…
— Потом, — уклончиво ответила она. — И не надо так говорить.
На его лице выступили капельки пота. Дыхание со свистом вырывалось из ноздрей.
— Когда я не хотел пить, ты меня принудила… Теперь, когда я тебя умоляю, ты не хочешь… — На мгновение оторвав голову от подушек, он снова уронил ее. — Ну же, Бонни, я так больше не вынесу. Давай покончим с этим прямо сейчас, зачем дожидаться ночи? Избавь меня от этой ночи, Бонни! Она такая долгая… темная… одинокая…
Она медленно поднялась, рассеянно потирая озябшие пальцы. Потом еще медленнее направилась к двери. Открыв ее, она остановилась на пороге и обернулась к нему. Потом вышла.
Он услышал, как она спускается по лестнице. Дважды она останавливалась, словно силы ее иссякали, а затем, собравшись с духом, снова пускалась в путь.
Она отсутствовала не больше десяти минут. Эти десять минут обжигающей боли показались ему кошмаром.
Потом дверь открылась и она появилась на пороге, держа в руке стакан. Приблизившись к постели, она поставила его на туалетный столик, до которого Дюрану было не дотянуться.
— Не надо… Пока не надо… — произнесла она сдавленным голосом, когда он попытался его достать. — Потом. Давай подождем немного.
Она зажгла лампу и, подойдя к камину, чтобы выбросить спичку, задержалась, опустив взгляд на языки пламени. Он знал, что она не видит того, на что смотрит, ее глаза застилали воспоминания.
Он тоже устремил взгляд в прошлое. Снова все повторилось. Снова он кружился с ней в вальсе на их свадьбе «У Антуана»… Бесконечный крылатый вальс. Вальс любви и света, в пене белоснежных кружев. Снова за дверью их спальни раздавался ее шутливый вопрос: «Кто стучит?» — «Твой муж». Снова она возникла в гостеприимном полумраке. «Скажи ему, что он может войти». Снова они шли рука об руку по набережной в Билокси, и, когда морской ветер сорвал с него шляпу, она, сама кружась в водовороте раздутых юбок, от души хохотала. Снова он осыпал ее, спящую, дождем из стодолларовых купюр. Снова…
Снова, снова, снова… в последний раз.
Смерть жестока, но самое страшное наступает не тогда, когда гибнет тело, а когда улетучиваются воспоминания.
В сумрачных дебрях его воспоминаний, словно жаркая золотая звезда, вспыхнуло яркое пламя. Он поднял глаза и увидел, что она стоит боком к камину, держа в вытянутой руке горящую головню. Нет, не прут и не палку, а плотно скрученный бумажный рулон. А когда пламя медленно подобралось к ее руке, она ловко перевернула бумагу, взяв ее за обугленный конец, чтобы сгорел другой.
Наконец, уронив ее на пол, яростно растоптала ногами, растерла в пепел то, что осталось.
— Что ты делаешь, Бонни? — обессиленно прошептал он.
Она не повернула головы, словно ей было все равно, заметил он или нет, чем она занимается.
— Я сожгла бумагу.
— Какую бумагу?
Голос ее был совершенно бесстрастным:
— Страховой полис — на твою жизнь — на двадцать тысяч долларов.
— Ты зря себя утруждала. Я же сказал тебе, что он недействителен.
— Он снова вступил в силу. Я заложила свое кольцо и выплатила взносы.
Она вдруг закрыла лицо ладонями, как будто, даже уничтожив документ, не могла глядеть на оставшийся от него пепел.
Он вздохнул, но не очень взволнованно:
— Бедняжка Бонни. Неужели тебе так хотелось денег? Я бы… — Он не докончил.
Минуту-другую он лежал в неподвижности.
— Что ж, выпью я это, пожалуй, — мягко произнес он наконец.
Вытянув руку во всю длину, он взял стакан и поднес его к губам.
Глава 64
Вдруг она повернулась и бросилась к нему. Он не знал, что люди бывают способны на такие стремительные движения. Ее рука взметнулась у него перед лицом белой ракетой. Стакан полетел прочь из его рук, загрохотав по полу где-то за пределами его поля зрения.
Ее лицо, казалось, растаяло в потоках скорби, словно он смотрел на него сквозь залитое дождем оконное стекло. Она судорожно схватила его и прижала лицом к своей мягкой груди. Он никогда не чувствовал такой силы в ее объятиях. Наверное, чтобы ее проявить, ей не хватало любви.
— Боже милосердный! — неистово вскричала она. — Взгляни на меня и прости! Останови этот ужас, верни все назад, переделай! Лу, мой Лу! Я только сейчас поняла! У меня наконец открылись глаза! Что я наделала?