Дюран не спросил его, какие доказательства он имеет в виду. Возможно, ответом ему послужил пробежавший по спине холодок.
Капитана звали Флетчер. Речь давалась ему с трудом; он был из тех, кто сначала думает, а затем говорит, чтобы не было ни малейшего повода сожалеть о своих словах. Судя по движениям его руки, для того чтобы освежить память, ему нужно было порыться в роскошной черной бороде.
— Да, — ответил он, выдержав долгую паузу после того, как выслушал исчерпывающее описание Дюрана. — Да, я припоминаю одну малышку, как раз такую, как вы описываете. Мы шли навстречу друг другу по палубе, и ветер как раз приподнял ей юбку. Она прижала ее обеими руками книзу, но на мгновение… — Он осекся, но в глазах его при этом воспоминании появилось мечтательное выражение. — Поравнявшись с ней, я отдал ей честь. Она опустила глаза и на меня не посмотрела… — он усмехнулся в усы, — но, проходя мимо, она улыбнулась, наверняка мне, потому что больше некому было.
— А теперь посмотрите на эту фотографию, — сказал Дюран.
Он протянул ему маленькую фотографию Джулии, которую дала им Берта, очень похожую на ту, что когда-то получил от нее сам.
Капитан долго, но без особого удовольствия ее разглядывал, а затем еще дольше размышлял.
— Нет, — наконец промолвил он. — Нет, эту старую де… эту женщину я никогда не видел. — Он вернул фотографию, словно рад был от нее избавиться.
— Вы уверены?
Капитан не стал больше напрягать свою память.
— Мы за каждый рейс перевозим столько народу, сэр, нельзя ожидать, чтобы я всех помнил. Я всего лишь простой смертный.
— Люди — странные существа, — делился позже Даунз своими наблюдениями, — они видят не глазами, а биением сердца. Ту, чье описание я дал ему устно, причем с чужих слов, он вспомнил мгновенно и, наверное, будет помнить до конца своих дней. А ту, чья фотография была у него перед глазами, он вообще не мог припомнить!
Дюран нажал на кнопку в их каюте, и по прошествии некоторого времени в нее неторопливой шаркающей походкой вошел стюард.
— Я не вас хотел видеть, — сказал ему Дюран. — Кто обслуживает дам?
Еще через какое-то время появилась стюардесса. Он дал ей монету.
— Я хочу вас кое о чем спросить. Постарайтесь вспомнить, случалось ли вам утром явиться в дамскую каюту и увидеть, что койка не разобрана, что там никто не ночевал?
Она с готовностью кивнула:
— Ясное дело, сколько угодно. Мы не всякий раз бываем полностью загружены. Иногда добрая половина кают пустует.
— Нет, нет, я тогда спрошу по-другому. Бывало ли так, что сначала в каюте была пассажирка, а потом постель оставалась нетронутой?
Такой вопрос ее, казалось, озадачил.
— Вы хотите сказать, что каюта была занята, а в ней никто не спал?
— Да, именно так.
Она не могла сообразить. Она почесала в затылке и наморщила лоб, но ей ничего не приходило на ум.
Он попытался помочь ей:
— Возможно, там была чья-то одежда. Вещи лежали. В общем, видно было, что в каюте кто-то есть. Но на постель никто не ложился.
Она продолжала напряженно морщить лоб.
Он выложил свою козырную карту:
— Может, там была птичья клетка?
Ее лицо, как искрой, высеченной из огнива, озарилось воспоминанием.
— Верно, так оно и было! Как это вы узнали? Точно, каюта с клеткой, и постель мне там заправлять не пришлось, потому что…
Он мрачно кивнул:
— Потому что ночью на ней никто не спал.
Она вздрогнула:
— Я этого не говорила. Та леди сама ее убрала, до моего прихода; она так воспитана и привыкла все делать сама, без посторонней помощи.
— Кто вам это сказал, откуда вы зна…
— Так она же была в каюте, когда я вошла. Маленькая такая, как ребенок, белокурая, как ангелок, и до чего хорошенькая!
Сидя в обеденном зале, Дюран увидел, как Даунз, доев, оставил тарелку рядом с собой. Когда же обед был закончен и все, кроме них, вышли из-за длинного стола, Даунз подозвал официанта и просто сказал ему:
— Поглядите сюда. Поглядите, что я делаю.
Он достал из кармана носовой платок и расстелил его на скатерти. Положив на него листочек салата, украшавший его тарелку в качестве гарнира, он завернул уголок платка к центру, словно фокусник, приготовившийся продемонстрировать чудесное исчезновение.