Как частокол, замелькали перед глазами прорези-углубления, затем замедлили движение и, наконец, остановились, а потом пароход, казалось потеряв управление, подался немного назад. Вода, загнанная в ловушку между корпусом корабля и причалом, словно взбесилась: заметалась, заплескалась и запенилась в поисках выхода. Наконец сузилась до тонкой, как расщелина, полоски.
Исчезла река, исчезло небо, и то и другое вытеснила из виду темно-желтая громада. Кто-то, склонившись над перилами верхней палубы, энергично помахал рукой. Не Дюрану, поскольку это был мужчина. И, скорее всего, это дружеское приветствие никому конкретно адресовано не было. Однако один из стоящих на пристани принял его на свой счет и, наверное, от имени всех остальных помахал в ответ.
Бросили канат, и маленькая толпа расступилась, чтобы не попасть под его удар. Настала очередь докеров показать свое искусство — они подхватили канат и ловко обвязали его вокруг сваи прямо под Дюраном. Матросы на корабле проделали такую же операцию. Пароход пришвартовался.
Вперед выкатили сходни и убрали небольшой участок ограждавших палубу перил. Перекинули мостик. Едва лишь он встал на место, как по нему сошел на причал корабельный офицер и приготовился наблюдать за высадкой. С обеих сторон вдоль перил потекли потоки пассажиров, которые один за другим сходили с парохода по узкому мостику.
Дюран придвинулся вплотную к поручню и положил на него руку, словно заявляя свои права; он беспокойно вглядывался в каждое лицо, мелькавшее лишь в нескольких дюймах от его собственного.
Первым широкими шагами сошел на пристань какой-то мужчина с чемоданами в обеих руках, видимо спеша по делам. Затем, медленно и осторожно переставляя ноги, женщина. Седая и в очках — не она. За ней другая. Опять не она; следом за ней шел ее муж, держа ее под локоть. Затем — целая семья, в порядке старшинства.
Затем — еще мужчины, несколько человек один за другим. Ничего не значащие для него бледные лица. Затем — женщина, и на мгновение… нет, не она: другие глаза, другой нос, другое лицо. Быстро скользнула по нему неузнающим взглядом и тут же отвела его в сторону. Рябая и рыжеволосая, не она.
Затем — пустота, перерыв, ожидание.
Его сердце на мгновение замерло в преждевременной тревоге, потом снова забилось. По доскам застучали шаги какого-то зазевавшегося пассажира. Судя по их звуку — женщина. Шуршание юбок, лицо — не она. Всплеск лиловой воды, презрительный взгляд в ответ на его собственный — призывный и вопросительный. Не она.
И все. На мостике пусто. Как будто все кончилось.
Он поднял глаза и изменился в лице.
Он стоял, вцепившись в поручень уже обеими руками. Отпустив его наконец, Дюран обошел мостик и схватил за рукав прогуливавшегося с другой стороны офицера:
— Больше никого?
Офицер повернулся и, сложив ладони рупором, гулким криком передал вопрос на корабль:
— Еще кто-нибудь есть?
На палубу вышел другой офицер, возможно капитан, огляделся по сторонам и, перегнувшись через перила, поглядел вниз на пристань.
— Все сошли на берег! — крикнул он.
Эти слова прозвучали похоронным звоном. Дюран вдруг оказался в одиночестве, за которым последовала внезапно наступившая тишина, хотя вокруг него шума было достаточно. Но для него — тишина. Оглушительная и ошеломляющая.
— Но там ведь… Там должна…
— Да никого там больше нет, — усмехнулся капитан. — Можете сами подняться и посмотреть.
Тогда он повернулся и отошел от перил.
Начали сгружать багаж.
Он ждал, надеясь непонятно на что.
Больше никого. Только багаж, неодушевленные тюки и чемоданы. А потом и это кончилось.
Он наконец отвернулся и поплелся вдоль пристани, затем сошел с нее на твердую землю и сделал еще несколько шагов. Он глядел в одном направлении и не в силах был повернуть голову, как будто находившееся с другой стороны могло причинить ему боль сильнее той, что он испытывал.
Когда он остановился, то не осознал это, а когда осознал — не мог понять зачем. Он вообще не понимал, зачем он здесь бродит. Парохода для него больше не существовало, реки не существовало. Для него больше не существовало ничего. Ни здесь, ни в другом месте.
В глазах его стояли слезы, и, хотя рядом не было никого, кто мог бы их заметить, он все же медленно наклонил голову, чтобы скрыть их от посторонних глаз.