— Бонни, — надрывно всхлипнул он, словно умоляя ее отпустить его.
Звук выстрела на мгновение оглушил его, а облачко дыма создало между ними кратковременную завесу. Но оно слишком быстро рассеялось, не скрыв от него нежелательного зрелища.
Он поднял глаза и увидел лицо, которое ему ни в коем случае не хотелось видеть.
Даунз, как ни странно, стоял на ногах.
Его глаза глядели с таким невысказанным, мучительным упреком, что, доведись Дюрану еще раз в жизни увидеть такое, он, наверное, лишился бы рассудка.
Вновь возникшую в комнате тишину нарушило похожее на вздох сожаления приглушенное слово.
— Брат, — прошептал кто-то из них, и позже у Дюрана было странное ощущение, что это сделал он.
Ноги Даунза медленно подкосились, и он с шумом рухнул на пол. Из-за этой задержки падение показалось более стремительным, чем если бы оно произошло сразу. Он лежал мертвый — ошибиться тут было невозможно — с открытыми, чуть подернутыми поволокой глазами, с приоткрытым покрасневшим ртом.
То, что он, Дюран, проделал потом, ему помнилось смутно, словно это он, а не Даунз канул в безвременье, и, даже действуя и видя, что делает, он не вполне это осознавал. Как будто действовали его руки и тело, а не его мозг.
Он помнил, что долго сидел на стуле, на самом краешке стула, где ему было очень неудобно, но подняться он никак не мог. Он понял, что сидел на стуле, только после того, как в конце концов встал на ноги. Все это время он продолжал держать в руке пистолет, похлопывая стволом по колену.
Он подошел к секретеру и положил пистолет на место. Тут он заметил, что на откинутой крышке все еще стоит шкатулка с деньгами, а вокруг валяются не поместившиеся в нее банкноты. Он положил их на место, запер шкатулку на ключ и тоже убрал. После этого запер ящик и положил ключ в карман.
Да, пришла ему в голову смутная мысль, все можно исправить, кроме одного. Теперь уже нельзя вернуться к тому, что было раньше. Эта мысль, словно порыв холодного ураганного ветра, чуть не сбила его с ног, заставив пошатнуться и, дрожа всем телом, опереться о край секретера.
Время исчезло, как будто ему навсегда предстояло остаться здесь наедине с этим мертвецом. С мертвецом, который раньше был человеком, одетым как человек, но теперь уже превратившимся в предмет. Он не чувствовал побуждения немедленно выскочить вон из комнаты; инстинкт подсказывал ему, что здесь, под защитой этих стен, оставаться безопаснее, чем где бы то ни было. Но взгляд его ежеминутно обращался на то, что лежало перед ним на полу, на то, что, помимо воли, приковывало его внимание.
Даунз лежал наискосок на уголке прямоугольного ковра, так что одна сторона высовывалась у него из-за плеча, а ноги, наоборот, не помещались. И всякий раз, когда взгляд Дюрана падал на возвышавшийся на полу горельеф, это грубое нарушение симметрии тоже действовало ему на нервы.
Он, наконец, подошел к трупу и, присев на корточки, прикрыл мертвое лицо краешком ковра, словно толстой шерстяной простыней. Но, не почувствовав, облегчения, переместился — не вставая, на корточках — к ногам трупа и накрыл противоположным углом ковра его ступни и голени. Неприкрытым теперь оставался только торс.
Вдруг, осененный внезапной мыслью, он перевернул тело, а вместе с ним и ковер. А потом еще раз. Теперь оно полностью исчезло, спрятанное в грубом шерстяном коконе. Но все-таки он еще раз скрутил ковер, так что тот превратился в длинный цилиндр. Всего лишь скатанный ковер, ничего поразительного, осуждающего или обвиняющего.
Но он валялся на дороге. Он загораживал проход к двери.
Дюран опустился на четвереньки и покатил сверток через всю комнату к противоположной стене. Он катился неуклюжими, неравномерными рывками, скорее под воздействием своего собственного веса, а не его манипуляций. Ему пришлось остановиться и выпрямиться, чтобы отодвинуть стоявшее на пути кресло.
Затем, вернувшись к свертку, он уже не стал больше касаться его руками. Стоя, он потихоньку принялся подталкивать его ногой в том же направлении, пока, коснувшись плинтуса, не примостился незаметно у стенки.
По дороге из коврика выпала перламутровая пуговичка от воротника и осталась лежать на полу позади него. Он поднял ее и забросил внутрь через одно из отверстий; правда, он уже не знал наверняка, что находилось с той стороны — голова или ноги.
Изнеможенный, он неровными шагами побрел через комнату и, выбрав стену подальше от трупа, поближе к двери, устало опустился рядом с ней на пол, опершись спиной и плечами, и застыл неподвижно в таком положении.