— Но… не может… вы… — путаясь в словах, пробормотал он.
Брови ее поднялись. Улыбка уступила место сочувственному выражению.
— Нехорошо я поступила, верно?
— Но… портрет… темные волосы…
— Я послала портрет своей тетушки. — Она покачала головой в знак запоздалого раскаяния. Опустив парасольку и закрыв ее с легким щелчком, она начала концом палочки вычерчивать на земле замысловатые узоры. И, опустив глаза, она с печальным видом следила за своими движениями. — Да, теперь я знаю, что мне не следовало этого делать. Но тогда я не думала, что это так важно, ведь ничего серьезного еще не было — просто переписка. Потом я много раз хотела вам послать свой настоящий портрет, объяснить вам — и чем дольше я ждала, тем меньше смелости у меня оставалось. Я боялась, что тогда я… я вас навсегда потеряю. Меня так терзала эта мысль, и чем меньше оставалось времени… в самый последний момент, когда я уже поднялась на борт парохода, мне захотелось повернуться и сойти обратно на берег. Меня удержала Берта — она заставила меня продолжать путешествие. Берта — это моя сестра.
— Да-да, — кивнул он, еще не оправившись от потрясения.
— На прощанье она сказала мне: «Он тебя простит. Он поймет, что ничего дурного у тебя на уме не было». Но всю дорогу сюда как я сожалела о том, что позволила себе эту… эту вольность. — Она совсем поникла головой и закусила губу, обнажив при этом маленькие белые зубки.
— Я не могу поверить… не могу поверить… — продолжал бормотать он, не в состоянии больше ничего вымолвить.
Она стояла как прехорошенькая раскаявшаяся грешница, робко водя зонтиком по земле в ожидании прощения.
— Но вы такая молодая, — восхищенно проговорил он. — И такая хорошенькая, что я даже…
— И из-за этого тоже, — пролепетала она. — На мужчин очень часто производит впечатление симпатичное личико. Я хотела, чтобы наши чувства были гораздо глубже. Долговечнее. Надежнее. Я хотела понравиться вам — если мне это удалось, — понравиться за то, что я о себе писала, за то, какие мысли высказывала, за мой характер, который проявился в письмах, а не за то, как я выгляжу на какой-то глупой фотографии. Я решила, что, возможно, если с самого начала поставлю себя в невыгодные условия, в смысле внешности, возраста и так далее, то потом будет меньше опасности, что ваш интерес ко мне окажется лишь мимолетным увлечением. Другими словами, я поставила препятствия в начале пути, чтобы избежать их в дальнейшем.
Как она разумна, отметил он про себя, как рассудительна, вдобавок к ее внешней привлекательности. Что же, такое сочетание может считаться образцом совершенства.
— Вы не представляете, сколько раз я порывалась написать вам правду, — сокрушенно продолжала она. — И всякий раз мне не хватало смелости. Я боялась, что это только отвратит вас от особы, которая, по ее собственному признанию, виновна в подлоге. Я не могла доверить бумаге такое важное объяснение. — Она беспомощно всплеснула руками. — И вот я здесь, и теперь вам все известно. Известно самое плохое.
— Ну что же здесь плохого? — с живостью возразил он. — Но вы, — продолжал он после минутной паузы, все еще не оправившись от изумления, — вы же все время знали то, о чем я узнал только теперь, что я намного — то есть значительно старше вас. И вы все-таки…
Она опустила глаза, словно намеревалась сделать ему еще одно признание.
— Кто знает, может, это, главным образом, меня в вас и привлекло. Сколько я себя помню, я была способна испытывать, ну, скажем так, романтические чувства, достаточно сильную привязанность и восхищение только к мужчинам старше себя. Меня никогда не интересовали мальчики моего возраста. Не знаю, чем это объяснить. У нас в семье все женщины такие. Моя матушка вышла замуж в пятнадцать лет, а моему отцу было тогда за сорок. И уже одно то, что вам тридцать шесть, меня в первую очередь… — Приличие не позволило ей закончить фразу.
Он не мог оторвать от нее недоверчивого взгляда.
— Вы разочарованы? — неуверенно спросила она.
— Как вы можете об этом спрашивать? — воскликнул он.
— Так, значит, вы меня простили? — последовал робкий вопрос.
— В вашем обмане не было ничего дурного. — Голос его потеплел от нахлынувших чувств. — Напротив, он кажется мне таким милым.
Он улыбнулся, и ее улыбка, все еще слегка смущенная, послужила ему ответом.
— Но теперь мне придется заново к вам привыкать. Заново узнавать вас. Вернуться в самое начало и идти в другом направлении, — весело произнес он.
Она отвернула голову и молча уткнулась ею в свое плечо. И этот жест, который у других мог бы получиться чрезмерно сентиментальным или слащавым, ей удалось представить как шутливую пародию, тем не менее показав, что упрек привел ее в замешательство.