– Что? Боже, отец! – Кейт схватила ладонь Кристин и сильно сжала ее.
Девушек и Нила окружили остальные, теперь уже перепуганные крестьяне: «Боже, какая беда!», «Бедный пастор!», «Как он? Жив?» «Да нет, помер бедолага!», «Ах, ужас, какой ужас!».
– Кейт, мне очень жаль… Он умер, – тихо сказал Нил, не смея взглянуть в глаза Кэтрин.
Крестьяне тут же разразились громким плачем и возгласами сожаления.
– Не может быть! – воскликнула Кэтрин, не веря в слова Нила.
И не разжимая рук, она и Крис, сломя голову, помчались к церкви. Толпа крестьян бросилась за ними.
На половине пути Кэтрин отпустила руку Крис и обогнала ее, чтобы прибежать в церковь первой, так что, когда та оказалась у церкви, она увидела сестру, стоящую на коленях у окровавленного тела их отца. Кэтрин обнимала его за шею и громко рыдала.
– Папочка! Папочка! Ты не можешь уйти! Ты не можешь оставить нас! – рыдала Кейт.
Кристин встала на колени рядом с отцом, взяла в ладони его еще теплые руки и сильно сжала их. Их глаз девушки потекли слезы, но она была безмолвна.
Пастор Глоуфорд был мертв: тяжелая плита, упавшая с довольно большой высоты, разбила его голову и проломила череп, и он умер мгновенной смертью.
Рабочие церкви, крестьяне и присутствующий здесь мистер Пилоу были в ужасе: вальсингамцы плакали оттого, что потеряли любимого доброго пастора, а также от жалости к его бедным дочерям, что остались круглыми сиротами. Мистер Пилоу тоже был потрясен трагедией и в мыслях ругал себя за халатность в том, что собственной персоной не убедился в том, хорошо ли была зафиксирована проклятая плита. Он считал, что в гибели пастора была его вина, но дальнейшее расследование показало, что вины архитектора здесь не было: виновницей трагедии стала старая, хлипкая фасадная часть здания, разрушившаяся под слишком тяжелой для нее новой каменной плиты.
Все рыдали. Кристин и Кэтрин сидели рядом с мертвым отцом, обнимали его и тоже громко плакали.
Гибель пастора Глоуфорда стала для Вальсингама большой трагедией: крестьяне не могли даже подумать о том, как смогут жить без своего духовного наставника, который всегда приходил к ним на помощь в жизненных ситуациях и вопросах веры. Но теперь преподобного Глоуфорда не стало.
Вдруг Кэтрин перестала плакать, поднялась с колен и повернулась к людям. Лицо девушки было мокрым от слез, но очень серьезным.
– Не говорите об этом Кэсси. Никто, слышите? – громко сказала она, и на несколько минут всеобщий плач прекратился.
– Но она должна знать! – сказал кто-то из толпы.
– Нет! Кэсси больна, и если узнает о том, что отца не стало, то вообще сойдет с ума! Этого вы хотите? – серьезно сказала на это Кейт. – Не говорите ей ни слова! А если она спросит, где он, отвечайте, что он ушел, но скоро вернется. Вы слышите? Ради Бога, люди, прошу вас!
– Хорошо! Не скажем! Ей лучше не говорить, – согласились сердобольные крестьяне, полные жалости к сестрам Глоуфорд.
Кэтрин села на прежнее место, взяла руку мертвого отца в свою ладонь, а потом тихо сказала сестре:
– Тебя это тоже касается, Крис. Отец не хотел бы, чтобы Кэсси страдала.
Кристин подняла на нее взгляд, полный понимания и боли.
– Да, Кэсси не должна знать, – тихо ответила она сестре.
– Что нам теперь делать? Господи, что делать! Ах, какое горе! – заголосили крестьяне, и вновь поднялся плач.
– Нужно похоронить его как доброго христианина, – сказала Кэтрин, вновь обратившись к толпе. – И необходимо срочно послать за новым пастором!
– Куда? Где мы его найдем? – ответили ей крестьяне, совершенно не понимавшие, как разобраться в этом ужасном круговороте событий.
– Я позабочусь об этом, – громко заявил мистер Пилоу, растроганный этой сценой. – Я сейчас же напишу в Лондон, и вам пришлют нового пастора, а вы пока подготовьте похороны.
Архитектор без лишних слов сел на лошадь и ускакал в поместье.
Тело пастора осторожно перенесли в церковь, где обмыли, переодели в пасторский наряд, в котором он проводил службы, затем местный гробовщик снял с него мерки и принялся делать гроб. Крестьяне разошлись по домам, плача и молясь за душу покинувшего их пастора. О его смерти вскоре узнали и те крестьяне, что не были сегодня на поле. Детям же было сказано то же, что и Кэсси. Сама Кэсси, вернувшаяся домой вечером, довольная и веселая, быстро съела приготовленный Кейт ужин и, усталая, легла спать.
Старшие сестры долго сидели в комнате отца, на его тюфяке, взявшись за руки: Кейт с фанатичным блеском в глазах смотрела на распятье, а Крис устремила задумчивый взор в одну точку на стене. Обе девушки отчетливо понимали, что с этого дня остались совершенно одни, и что теперь у них не было никого, кроме сестер. Но все же, они не до конца верили в смерть отца, словно это был какой-то дурной сон, и отец с минуты на минуту придет домой и обнимет их. Потом Кристин все же пошла спать, но не могла уснуть до самого утра, слыша, как Кэтрин громким шепотом молится в комнате отца.