Тем временем моя мама стала потихоньку надуваться. Каждый месяц ходила к подружке ночевать – у них был одинаковый цикл. Но она надувалась и надувалась. А так как была еще совсем девчонкой, то это долго было не очень заметно. Скандал разразился на пятом месяце, когда уже стало поздно что-то предпринимать. Оставалось только плакать. Еще до своего рождения я исторгал одни слезы. Мою мать прогнали прочь, награждая всякими проклятиями. Ее унес тайфун проклятий. Но она быстро научилась, как жить. Достаточно было, оказывается, улечься на спину, как начинали капать монеты… К моему рождению она соорудила мне прекрасные ясли. Она дожидалась, когда ее подонок выйдет из тюряги, и регулярно писала ему. Сообщала новости о нас обоих. Писала, что работает гладильщицей. Что было неправдой только наполовину. А этот Бо чихать хотел на нее. После отсидки он растворился за горизонтом. Мы никогда о нем так ничего и не узнали… Он действительно был ничтожеством, матери пришлось признать правоту своих стариков. Это были гнусные людишки, но все равно оказались правы. Самое ужасное в разыгравшейся драме заключалось в том, что правы оказались мудаки. Хуже этого не бывает…»
Шикарным шлюхам, которые умели молчать и работали в приличных барах, мы под большим секретом рассказали, что мы братья и что это у нас в первый раз. Что потеряли мать в раннем возрасте и восемь лет провели в церковном учебном заведении. Что наш отец-нотариус был таким строгим, что запрещал общаться с девочками из страха, что мы забросим учебу. Каникулы мы проводили у других отцов церкви, в Германии, чтобы выучить язык. Что сдали экзамены на бакалавра и получили право растранжирить свои сбережения в обществе прелестных женщин и так отпраздновать свой успех. Наконец, что завтра мы уезжаем назад в Мюнхен и у нас мало времени.
Они были очень растроганы и буквально дрались за право получить нашу первую ликерную продукцию. Мы им казались такими приятными, хорошо одетыми молодыми людьми! Одна даже захотела участвовать в операции бесплатно, из любви к делу. Мы же разыгрывали застенчивых мальчиков, которые никак не хотят их затруднять…
В дорогом отеле, в номере, затянутом шелком, с ванной, сортиром и всем, что надо, их оказалось пять… Это были настоящие дамы. Чтобы нас не напугать или, как они выразились, не «травмировать», они проявляли редкую деликатность. Им было боязно, что, увидев их телеса, мы еще, не дай бог, станем педиками. На них произвело большое впечатление, что имеют дело с целками, и испытывали непривычный страх. Поэтому собрались в уголке посовещаться. Шум, который производило их шушуканье, длинные мундштуки, крокодиловые сумки и меха напоминали концерт духовной музыки. Тем временем мы стаскивали обувку и кончали от одного запаха ног, не привыкших к настоящей коже. Наконец они договорились, что приобщать нас к таинствам любви будут две из них, а остальные останутся зрительницами, не имеющими права разговаривать, дотрагиваться до нас и уж никак не отпускать соленых шуток – они обещали. Заказываем две бутылки шампанского в судках со льдом. Их принес официант, который уже ничему не удивлялся. Угощали они, ведь не каждый день получаешь еще и удовольствие… Притушив лампочки на современных бра, мы мило чокнулись, а затем все разделись.
Две жрицы поскидали свою одежку, а тем временем остальные аккуратно развесили наши костюмы на вешалках. Они все делали с уважением к нашей невинности, чтобы мы, упаси Боже, не подхватили конъюнктивит… Сами же остались в белье. Мы никогда не видели столько сложных шелков. Они были такие теплые и мягкие, что мы не решались к ним прикоснуться, боясь, что порвем. Все это и шампанское здорово возбудило нас. Мы дали им поработать как с двумя важными директорами предприятия. Старались они изо всех сил!.. Их возбуждало целомудрие двух бедных свихнувшихся парней. Действуя с серьезностью трагических жриц, они праздновали рукоприложение. Им надо было нас всему научить, обеспечить солидным багажом. Урок мы получили великолепный, изрядно удивив очевидными способностями. Они отнесли это на счет долгого ожидания, а также к изрядно подготовившим нас занятиям рукотворчеством в общежитии. Им хотелось узнать, не находим ли мы их массирующие кармашки все же более привлекательными. Им хотелось знать, получаем ли мы удовольствие, каковы наши первые впечатления? И пока три свободные зрительницы промокали наши лбы бумажными салфетками, мы отвечали довольным ворчанием.
Их очень удивила одна вещь – наши грязные попки. Единственное, что осталось от прежней жизни, своего рода пуповина, связывавшая нас с прошлым. И отнесли это к дурным нравам интерната. «Они плохо подтираются, эти неряхи!» Их приводили в ужас и наши грязные ноги. Нас окунули в душистую пену ванной. А пять крестных занялись отмыванием наших телес. Никто прежде нами так не занимался… Нам казалось, что нас засунули в барабан ультрасовременной стиральной машины для пеленок, нательного белья с программой и шампанским. Пальцы пяти фей возбуждали нас изощренными ласками, наши бубенчики были на высоте. Мы были их цыплятами, их обожаемыми утятами, они были полны решимости отдраить нас до глубины кишечника, подготовив к встрече Нового года. И всеми своими действиями хотели добиться, чтобы мы были лучшими экспонатами на стенде… После такой церемонии купели наши были полны грязи.
Оказавшись на улице, мы почувствовали себя чертовски легкими! Космонавтами в бикини! В голове у нас что-то булькало. Это было опьянение от невесомости. Мы сбросили по пять кило патины. Мы испытывали блаженство пай-мальчиков. Теперь мы обожали светских женщин. Мы совершенно переменились. Вид у нас был свежеумытых, розовощеких вожатых скаутов. Каким же макияжем оказалась грязь! Мы помолодели еще на десять лет, мы были очень юными, спортивными мальчиками, еще более неузнаваемыми, чем прежде… Считая нас сбежавшими из дома, фараоны могли вернуть нас родителям. На этот случай я готов был пустить в ход свою пушку. «А ну проваливайте, – говорил я, – иначе вы погибнете на боевом посту! Я поговорю со своим стариком, он связан с депутатами, я сделаю все, чтобы вас сослали куда подальше! В Тмутаракань! Подойдет?» Видели бы вы выражение на харе сержанта! Стоило посмотреть. Он ползал на коленях, залезал в канаву, лизал мне пятки, поднимал лапу у каждого платана и от страха всюду оставлял свои следы. Но мы ведь хорошие ребята, мы его утешили, посоветовали не огорчаться тому, что он стал фараоном. «Стоило ли заниматься таким грязным делом, имея так много заслуг?» – спрашивал я. Мы похлопывали его по вислым щечкам, поправляя плохо завязанный галстук. Инструктировали, как в час пик лучше всего управлять движением на его перекрестке, а он так и рассыпался в благодарностях…