— Смотри: вот Белянская, вот Длугая, здесь сгоревший дом Левартов, здесь уцелевшая дворницкая, — показал он свой чертеж. — Ориентируешься?
Хаза кивнул. У Анджея вырвался судорожный вздох.
— Тут вот флигель стоял, где мы жили, а тут, где крестик, видишь?..
— Вижу.
— На этом месте второй флигель был, лаборатория. У Леварта никогда к ней не лежала душа. До войны работало там всего двое-трое, так, для проформы. А в оккупацию и вовсе один. И большие подвальные помещения всегда пустовали. Валялось там битое стекло да разный хлам. И вот по планам мы с Кензелем убедились: в одном из подвалов легко устроить отличный тайник. Смотри! — На второй салфетке Анджей набросал, как все это получилось. — Ловко?
Хаза не возражал.
— Устройство тайника Кензель взял на себя, — продолжал Уриашевич. — И все сделал за одну ночь. А мне поручил другое. Антося Любича помнишь?
— Еще бы!
— В войну он работал в Национальном музее. И вот я попросил его как специалиста помочь нам по всем правилам упаковать картину перед тем, как замуровать. Оказалось, для этого нужен картонный цилиндр и еще специальный футляр. Цилиндр — это ерунда, а вот футляр из оцинкованного железа достать было нелегко. Когда все было готово, с пани Розой не понадобилось даже разговаривать; за несколько месяцев до восстания она уехала из Варшавы и больше не вернулась. — При воспоминании о том, как прятали знаменитое полотно, сердце у Анджея забилось сильнее. — Я скрывался тогда и дома бывал редко, а в ту ночь пришел. Хотел Кензелю помочь, ну и ради Левартов сделал это. Любича привел с собой. Кензель…
— Долговязый такой?
— Да, да! Душой и телом предан был Левартам! Если бы не он, фабрика наверняка бы к немцам перешла после смерти пана Станислава. Особенно когда у нас в доме оружие нашли, отца моего расстреляли — он ведь был одним из директоров, а второго, дядю Конрада, арестовали! Но Кензель сумел как-то выкрутиться, вышел из положения. И в ту ночь — тоже не представляю себе, как бы мы управились без него! Было совсем поздно, прислуга Левартов уже спала, когда мы с Любичем стали наворачивать картину на этот картонный цилиндр, пустой в середке, только фанерными кружками укрепленный изнутри. Потом обшили ее холстиной, засунули в футляр, приладили крышку и запаяли на совесть. Часа два на это ушло. А ведь надо было еще перетащить эту штуковину — в сорок кило весом, метр восемьдесят длиной! Темень полнейшая, идешь — спотыкаешься, а в тишине малейший шорох слышен. И потом замуровать ее. Без Кензеля — старик в проходной устроил тем временем скандал, чтобы отвлечь внимание, — нам нипочем бы не обделать это дело втайне так, что о нем знают только трое.
— Ну, теперь я — четвертый, — уточнил Хаза.
— Именно с тобой трое. Любич, ты да я! Старик в восстание погиб.
Анджей на минуту задумался, соображая, сколько всего посвященных.
— Еще о самом факте и тайнике слышали кое-что в общих чертах мои тетки. Но они не в счет.
— Ясно! — буркнул Хаза.
Кивком головы подозвал он оказавшуюся поблизости официантку и заказал пиво. Официантка улыбнулась ему дерзко и насмешливо, но, не дождавшись, к своему удивлению, ответной улыбки, повернулась на каблуках и отошла. А Хаза шепотом быстро задал Анджею несколько вопросов один за другим.
— А Франтишек Леварт заинтересован в этом деле?
— Еще бы!
— Но сам за картиной не приедет?
— Нет!
— Тебя послал?
— Да!
— Чего ж так поздно?
— Да по разным причинам, — сказал Уриашевич. — У молодого Леварта были сначала другие планы. Рассчитывал вывезенную немцами фабрику восстановить. В Париже встретился с одним англичанином, тот до войны был связан с химической промышленностью и знал фирму Левартов. А теперь делал что-то в западных зонах по поручению английских химических трестов и вызвался Фанику помочь. Взял его с собой в Ганновер — там у него была контора. За поиски принялся всерьез и в конце концов раздобыл опись левартовских машин и оборудования. Они должны были находиться в Гессене во французской зоне на одной фабрике. Сам туда ехать Фаник побоялся и послал меня. Понимаешь, что за тип? Я приехал: никакой фабрики. Ее попросту больше не существовало, одни развалины. При виде развалин можно было еще, конечно, сомневаться. Но после осмотра машин места для сомнений уже не оставалось. На исковерканном сепараторе и герметической сушилке я обнаружил медные пластинки с заводскими клеймами, серией, номерами. Так я их, конечно, не помнил, но по описи все сошлось. Поездка против ожиданий оказалась неопасной и неутомительной, но совершенно бессмысленной.