— Уф! — сказал я. — Кратко, а в общем, все одно и то же.
Кампилли с улыбкой возразил:
— Такова уж по традиции эта форма. И радуйся, что краткая, не переутомишься в жару.
Тем не менее из-за жары я просидел над ней с полчаса. Кампилли поставил на письменный стол пишущую машинку и потребовал, чтобы я сперва написал начерно — тогда получится чище. Затем посмотрел письмо, переписанное набело, похвалил. Я тоже был доволен — главным образом потому, что канцелярский бланк с подписью отца, после того как я заполнил его текстом, казался менее измятым, чем раньше.
— Ну, ступай с богом, — сказал Кампилли. — И поточнее узнай в секретариате монсиньора, когда тебе надо прийти за ответом. Да поторопи их!
Перед виллой стояла роскошная «альфа-ромео» Весневича. За рулем — он. В машине — никого.
— О, вы вернулись! — говорит он. — А мы все тут вас разыскивали.
— Вы тоже? — недоверчиво спрашиваю я.
— По поручению тестя, да и тещи. Я пытался до вас дозвониться. Куда вы теперь направляетесь?
— С письмом в Роту.
— Я вас подвезу. А когда отдадите письмо, какие у вас планы?
— Никаких.
— В таком случае предлагаю прокатиться к морю. Страшно жарко! Все порядочные люди давно уехали из Рима. По городу слоняются только слуги церкви, полиция да туристы.
— Ну и люди вроде нас с вами, — засмеялся я.
— Правильно! То есть вроде вас, вы ведь клиент церкви, а я отлично подхожу под одну из трех названных категорий. Причисляю себя к слугам церкви!
— Это что-то новое. Я не знал.
— Никакая работа не унижает человека.
Он остановил машину. Огромный дворец Канчеллерия отбрасывал тень на площадь. Я вбежал в ворота, после чего, свернув влево, поднялся по большим ступеням, лестничным площадкам, коридорам и постепенно сужающейся лестнице на знакомый мне четвертый этаж. В приемной тот же самый служитель. В секретариате тот же самый невысокий молодой священник у заваленного папками стола. Я подал священнику конверт и прерывающимся от волнения голосом спросил, когда могу рассчитывать на ответ. Он словно не расслышал и лишь после того, как вынул письмо из конверта и поднес его к своим близоруким глазам за толстыми стеклами, встал и сообщил, что за ответом я могу явиться послезавтра.
— На всякий случай все-таки сперва позвоните мне, — сказал он. — Чтобы не утруждать себя зря в такую жару. Вот мой номер.
Он дал мне номер своего телефона и проводил до дверей. На прощание протянул руку. Памятуя, что Кампилли рекомендовал мне нажимать, я сказал:
— Через несколько дней вы закрываете свою канцелярию, а я, как вам, быть может, известно, приехал в Рим специально по этому делу из очень далеких краев.
Он перебил меня:
— Я знаю. Понимаю. Не для того монсиньор Риго поручил мне разыскивать вас по всему Риму — и в вашем пансионате, и через синьора Кампилли, — чтобы отпустить с пустыми руками. Будьте спокойны.
— Спасибо, — сказал я. — Не откажите также передать монсиньору Риго мою нижайшую благодарность.
— Обязательно, — пообещал молодой священник.
Внизу стояла машина, но Весневича не было. Я огляделся вокруг. Нет и нет! Зато на противоположной стороне я увидел вывеску бара, которая мгновенно вызвала у меня одно-единственное желание: кофе! кофе! После чистого, освежающего воздуха Ладзаретто у меня уже начинала кружиться голова от римской духоты. К тому же день выдался исключительно знойный. В глубине бара сидел возле телефона Весневич. Как только я появился, он сразу закончил разговор.
— Вот и он! Так спускайся. Мы сейчас за тобой заедем.
После чего, обращаясь ко мне:
— Захватим с собой одну девочку. Будет веселее.
Затем:
— Вы долго меня искали?
— Нет. Совсем недолго. Мне только хотелось бы выпить кофе.
Он — кассирше:
— Один кофе для этого синьора.
Я:
— Нет, не надо. Дама, которой вы звонили, ждет.
— Ну и пусть ждет.
Я залпом выпил кофе, и мы вернулись к машине. Я шел, обгоняя Весневича, он не торопился. Зато, сев за руль, сразу развил скорость, от которой душа холодела, и так яростно срезал повороты, что шины издавали протяжный визг. Мы неслись вдоль Тибра, проскочили мимо больницы на острове, где лежал Малинский, а потом свернули налево через Палатинский мост и помчались в обратную сторону. Одна улочка. Другая. Наконец на третьей, самой узкой, мы внезапно остановились. Сандра! Нет, не Сандра, а ее кузина, так на нее похожая. Мы усадили ее между нами и — в путь.