— А много уже этих сельскохозяйственных школ? — спросил он. — Таких, которые вы инспектируете?
— В Варшавском воеводстве — тридцать. Квалифицированных же учителей едва на десять наберется, наглядных пособий, учебников, пригодных помещений — с грехом пополам на пять школ. А желающих учиться — на все триста.
— И когда же сеть этих школ будет полностью укомплектована?
— Через четыре года.
— А на сколько их теперь больше, чем до войны?
— В нашем воеводстве — на одиннадцать.
— А через четыре года их триста должно быть?
— Через четыре года будет триста.
— Уровень преподавания — высокий?
— Как где. — Она долгим отсутствующим взглядом посмотрела на Уриашевича и, словно его вопрос всколыхнул то, что ее мучило, стала размышлять вслух: — Иногда приходится одну школу обделять за счет другой, которая сумеет этой помощью лучше воспользоваться. Но, с другой стороны, ставить отдельные школы в привилегированное положение тоже не годится: получатся оазисы в пустыне.
«Так оно и есть», — подумал Анджей.
Он встал. Но расстались они не сразу. Выпитый кофе сил не прибавил, а сон прогнал: Климонтова знала, что не заснет теперь. И пошла куда глаза глядят.
— Вы не домой?
— Хочу немного пройтись!
Они направились в одну сторону — к центру, по спаленному, разрушенному Краковскому Предместью с сохранившимися кое-где фасадами. Уцелели, и то не полностью, примерно один из десяти. Там и сям возвышались леса, возле предназначенных на слом домов суетились люди. Одни, стоя высоко, под самым небом, скидывали вниз кирпичи, другие сортировали их, третьи с криками: «Раз-два, взяли! Еще взяли!», валили полуразрушенные стены, натруженными руками вцепясь в натянутый, как струна, канат. Грохот обвалов, стук падающих кирпичей заглушали слова, которыми обменивались Уриашевич с Климонтовой. Свернув на Ординацкую, они по улице Фоксаль вышли на Новый Свет. Повсюду — внизу, наверху, под самыми облаками — кипела работа.
— Смотрите! — то и дело останавливалась и восторженно восклицала Климонтова: — Какой размах!
После очередного такого восклицания он присмотрелся внимательней и увидел небольшую кучку людей. Устремил взгляд налево — то же самое.
— Людей вот только кот наплакал!
— Где?
— Да тут, например!
— А вы помножьте их на тысячу таких мест, где сейчас идет работа в Варшаве, — терпеливо объясняла она.
Тогда, не долго думая, он повторил слышанное от Хазы и от тетушек:
— У меня такое впечатление, что ремонтируют и приводят в порядок магазины и дома в основном в центре и если это не требует больших затрат. И на этом поставят точку!
— А Новый Свет? — с раздражением спросила она. — Посмотрите, что от него осталось, а по плану он через три года будет восстановлен.
— А что еще? — спросил Уриашевич.
И, словно принимая за чистую монету этот вопрос, заданный издевательским тоном, она сказала серьезно:
— И много еще чего! Пойдемте-ка! Увидите сами.
И они пошли, посмотрели, где будет стоять здание министерства промышленности и торговли, где построят железнодорожный мост, виадук, тоннель, Силезский мост; осмотрели, наконец, кварталы, по которым пройдет большая уличная магистраль — она пересечет Замковую площадь и устремится дальше. Энтузиазм Климонтовой был ему непонятен. Не было ни мостов, ни зданий, ни магистралей, на площади Трех Крестов еще только нивелировали местность, на месте будущих мостов и тоннеля вообще ничего не происходило, а кучки людей за костелом святой Анны казались такими жалкими на фоне каменной громады: остатков Замка.
— Через два года! Через год! — называла Климонтова сроки. — Магистраль будет готова к июню сорок девятого.
— И вы верите, что все это будет? И так скоро?
— Вера тут ни при чем, я просто знаю и вижу. Это тем, кому не суждено было дожить и своими глазами увидеть, какие силы таятся в народе и какие у нас возможности, — это им ничего другого не оставалось, как только верить и надеяться. Ну а я…
— Там, откуда я приехал, — перебил ее Уриашевич, — располагают гораздо большими возможностями и опытом. И там, в Англии или во Франции, вам сразу бы сказали: «Это нереально!»
— Вот видите! — воскликнула она. — Потому что сначала условия должны коренным образом измениться. — Она внезапно погрустнела и повторила: — Это не вопрос веры. Вера осталась уделом тех, кто, как мой отец, не дожил, или кто дожил, но кому не суждено было этого увидеть. Зато мы…