Тут подбежала Тарнова, приглашая Иоанну в первый ряд.
Он огляделся. Ни одного знакомого лица. До войны ему приходилось бывать в театрах, в концертах, на выставках, и хотя знакомых в этом мире у него не было, но в лицо он знал многих завсегдатаев премьер и вернисажей. То ли за годы его отсутствия они переменились, то ли черты их изгладились из памяти — так или иначе, он почувствовал себя совсем одиноким. Хотел подойти в антракте к Иоанне, но вокруг нее толпился народ. Хоть бы Венчевский пришел — он не без оснований надеялся с ним здесь встретиться. Но его нет, как назло.
Знатоком балета он не был, поэтому для предстоящего разговора с Иоанной отмечал про себя, какие выступления ему понравились и какие нет. Зал на все реагировал с одинаковым энтузиазмом. Анджей тоже хлопал. Сначала просто так, из приличия, а потом восторг окружающих передался ему, и он стал аплодировать вполне самостоятельно. Скоро понял, что хлопающие особенно самозабвенно все в каких-либо отношениях с Лидией Тарновой или с ее учениками, — словом, это почитатели, которых имеет каждая школа. Но тем временем и сам не отставал от тех, кто хлопал без удержу. Приятно было ощущать свою принадлежность к определенному кругу, разделять его пристрастия.
Молодая балерина, о которой говорила Иоанна, выступала во втором отделении, почти в самом конце. Она была невысокого роста, плотного сложения, с прекрасно обрисованной мускулатурой, иссиня-черные, гладко причесанные волосы и правда сообщали очертаниям ее головы нечто змеиное. Танцевала она уверенно, без усилий, легко неся голову и непринужденно улыбаясь, ножки ее с изяществом выделывали всевозможные па, а движения рук, несомненно отработанные, были свободны и ничуть не скованны. Тем не менее в исполнении было что-то ученическое — прежде всего чрезмерная старательность; может, виной был обязательный «Умирающий лебедь», который не вдохновлял на поиски оригинальных решений и явно не соответствовал ее темпераменту. Однако Анджей решил сказать Иоанне, что выступление девушки с прилизанными волосами оставило самое яркое впечатление. И он бешено ей аплодировал. Пыл его отчасти объяснялся тем, что балерина, поворачиваясь лицом к нему во время танца, бросала в его сторону красноречивые взгляды. Так, во всяком случае, ему казалось. Хлопая изо всех сил, он и совсем уверился, что не ошибся: исполненным грации жестом благодаря публику за овацию, юная балерина одновременно послала чарующую улыбку — причем уже явно ему.
Он продолжал хлопать стоя, в гардероб ему было не к спеху. Он подумал, что после такой улыбки, пожалуй, стоит пойти со всей компанией в ресторан. Но тут же спохватился, что у него нет ни гроша. Когда надо было просить взаймы, Анджей всегда откладывал до последнего. И до тех пор, пока в кармане оставалось хоть несколько злотых, не мог заставить себя одолжить денег у Хазы. И вот теперь это обернулось против него: приходится отказать себе в удовольствии приятно провести вечер. Ничего не поделаешь! Он выругался про себя и двинулся в гардероб.
— Степ-чин-ска-я! Га-ли-на! Степ-чин-ска-я! — скандировали в зале молодые люди, вызывая на «бис» балерину.
В знак того, что ждут они напрасно, свет в зале погасили. В это время Анджей незаметно выскользнул из училища. Спустившись вниз по улице, он остановился на углу и оглянулся. Постоял, постоял, сунул руки в карманы и, насвистывая мелодию «Умирающего лебедя», решительно зашагал домой. И хотя ему безусловно было неприятно, что нельзя пойти со всеми в ресторан, вечером он остался доволен и в итоге почувствовал себя бодрей.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Хаза остался после обеда дома; он корпел над счетами.
До сих пор он еще не подавал декларации о доходах. То некогда было, то котелок не варил, но сегодня взял себя в руки и решил с этим покончить. Считал, подбивал итоги, вписывал цифры в нужные графы. С непривычки уставала рука; то и дело откладывая перо, он прикидывал в уме, сколько денег придется взять из неприкосновенного запаса для уплаты налога. С этой необходимостью он давно уже примирился, сказав себе: лучше так, чем с фининспектором связываться или судебным исполнителем. Когда раздался звонок, Хаза прикрыл черновик счета газетой и пошел к двери. Но прежде чем открыть, спросил: «Кто там?» Услышав знакомый голос, машинально открыл дверь и — побледнел. Он не предполагал, что когда-нибудь еще приведется встретиться с Дубенским. Во всяком случае, на этом свете.