Такие ухищрения были ему не по душе, но он понимал их необходимость.
— И министерство не оставляло нас своими заботами. Циркулярами просто засыпало. А в них, как правило, ничего конкретного — так, вроде капель успокоительных. — В метко бесцеремонных словечках он себе не отказывал, желая подчеркнуть свое отношение к происходящему. — «Баю-бай» — укачивало нас министерство. — Шутка, впрочем, не вызвала у него улыбки: уж больно невеселые времена напоминала. — А мы, в свой черед, убаюкивали разных маловеров да неврастеников, нытиков да слабаков и вот перебились кое-как. Из этого ложного положения выручил нас уголь, верней, не уголь даже, а все перемены, вместе взятые, — их с каждым месяцем, с каждым днем, можно сказать, накапливалось все больше.
Рост производительности труда, соревнование, технические усовершенствования, а в последнее время массовое возвращение шахтеров-реэмигрантов с чужбины — все это сказалось на увеличении угледобычи, на расширении экспорта. А возможность в перспективе еще больше его расширить не могла не повлиять и на судьбу портов.
— И вот наконец дошла очередь и до нас. До Дарлова, до Устки, до Колобжега и Оликсны. Как на ближайшее будущее, так и на более отдаленное, есть уже разные планы. Со временем мы, может, перейдем на мелкотоварный вывоз. Во всяком случае, постановление об этом имеется, и уголь поможет нам встать на ноги.
Оказалось, Уриашевич не только с новой картой Польши не знаком, но и газет не читает. Для него было новостью, что на днях из Франции и Вестфалии на родину выехало несколько тысяч шахтерских семей.
— Да ведь об этом все газеты трубят! — воскликнул Биркут.
— Я как-то не обратил внимания.
— А твои знакомые? О чем же вы разговариваете? И вообще, с кем ты компанию водишь? — Он еще раз хлопнул его по колену и, по-прежнему смеясь, хотя и с меньшим добродушием, прибавил: — Других друзей заведи, Уриашевич! Не то плохо будет! — Он любил повторять это выражение.
Вместе с Биркутом вошел Анджей в министерство морского флота. Биркут усадил его на стул в коридоре.
— Вчера я тут до обеда проканителился, почти все уладил, вот только еще к одному типу заскочить надо, черт его понес вчера не то на съезд, не то на конференцию. Пойду узнаю, примет ли сейчас, а нет, так вернусь, и поболтаем.
Дверь он притворил неплотно, и было слышно, как просит, чтобы о нем доложили. Вскоре он вышел, извинился и попрощался с Уриашевичем: директор департамента, которого накануне Биркут не застал, требует его немедленно к себе.
— Дорогуша, сколько я тут понасиделся, под этой дверью! — Поежился он при одном воспоминании. — А теперь стоит появиться в коридоре, и тебя, как пылинку в пылесос, в этот кабинет затягивают! — Биркут положил Анджею руку на плечо, заглянул в глаза и сказал без улыбки: — Я не спросил тебя, чем ты занимаешься, но раз молчишь, значит, похвастаться тебе нечем. Из тебя отличный инженер выйдет, приезжай ко мне. Не таким, как ты, предлагал я это, нам люди позарез нужны! А тебя, Уриашевич, я, как родного брата, приму. Тебя море ждет, порт, работа, славный городишко, ну и дружба моя. И в придачу — мизерное жалованье, но замечательное будущее. Будущее у нас с тобой — прекрасное. Ты подумай об этом. А лучше — без долгих размышлений приезжай!
— Может, позже приеду, — уклончиво ответил Анджей.
Ему не хотелось расставаться с Биркутом, и он задержал его руку в своей. Столько надо ему рассказать! Но дело, которое целиком его поглощало, Биркута едва ли могло заинтересовать.
— Может, потом, попозже, — повторил он.
— Смотри, не опоздай! — сказал капитан на прощанье. — Когда порт заработает полным ходом, будет уже совсем не то.
Войдя в кафе, Анджей снял кожух, взял у гардеробщика номерок и только тогда окинул рассеянным взглядом зал. Для дяди еще рано. Иоанны тоже нет и вообще никого из тех, кого бы хотелось видеть. Он занял столик недалеко от входа. Но от двери дуло. Поискав глазами, куда бы пересесть, он заметил другой зал в глубине и, захватив газеты, которые купил, расставшись с Биркутом, перекочевал туда. На пороге он помедлил: и тут никого! А он так ждал встречи! Сжав зубы, сел к стене. Напротив мужчина толковал что-то молоденькой девушке, которая слушала его с улыбкой на сияющем лице. Уриашевич развернул газету. Но и сквозь газету ощущал присутствие этой пары, видел улыбку, которая напоминала ему другую. Разозлившись, что не может взять себя в руки, он вскочил и в третий раз поменял столик.
«Совсем спятил, — подумал он с раздражением. — Веду себя, как последний дурак!»