— Полно, Джослайн, — остановила его Фиби, — если случится так, что он поселится здесь, осмелюсь сказать, такому господину легко будет прислуживать.
— Ну, уж это не твоя забота, — прервал ее Джослайн. — Лучше скажи-ка мне скорее, что там есть в кладовой?
— Особенно не разживешься, — ответила Фиби, — холодный каплун, немножко варенья, пирог с олениной и со всякими приправами, да еще пара караваев хлеба — вот и все.
— Ну, на худой конец и это сойдет! Прикрой-ка свою стройную фигурку плащом, доложи в корзину пару тарелок и полотенец — у них ведь там нет ничего, снеси туда каплуна и хлеб, пирог пусть останется мне и этому солдату, а вместо хлеба будет у нас корка пирога.
— Ладно, — согласилась Фиби, — тесто для пирога я сама готовила, корка толстая, как стены башни Прекрасной Розамунды.
— Значит, две пары челюстей ее не сразу перегрызут, — сказал егерь. — А что там есть выпить?
— Только бутылка аликанте, да еще бутылка белого вина, да глиняный кувшин водки, — ответила Фиби.
— Забери бутылки в корзину, — сказал Джослайн, — не лишать же баронета вечернего стаканчика, и лети в хижину, как птица. На ужин хватит, а утро вечера мудренее. Что это? Мне показалось, будто этот парень косится на нас… Нет, он только глазами ворочает — видно, задумался. Глубоко задумался! Все они больно уж глубокие! Ну, а этот-то, черт возьми, бездонный, не знаю уж, измерю ли я его глубину до рассвета! Ну, беги, Фиби!
Но Фиби была сельская кокетка, она понимала, что положение Джослайна не давало ему возможности должным образом ответить на вызов, и шепнула ему на ухо:
— Ты как думаешь, друг нашего баронета, Шекспир, и вправду изобрел все те дурные штуки, о которых говорил этот господин?
Шепнув это, она побежала прочь, а Джолиф, погрозив ей пальцем в знак того, что рассчитается с ней, пробормотал:
— Беги-ка, Фиби Мейфлауэр, никогда по траве Вудстокского парка не ступала нога легче твоей, никогда здесь не было сердца простодушнее твоего. Ступай за ней, Бевис, проводи ее к нашему господину в мою хижину.
Огромный пес, как слуга, получивший приказ, последовал за Фиби через холл, сначала лизнув ей руку, чтобы дать знать о своем присутствии, а затем пустился рысью, поспевая за легким шагом той, которую он охранял и которую Джослайн не без основания превозносил за ее живость. Пока Фиби и ее страж пробираются по лесной просеке, мы вернемся в замок.
Индепендент как будто вернулся с небес на землю.
— А девушка ушла? — спросил он.
— Ушла, видите ли, — ответил егерь. — Да, ушла.
А если у вашей милости есть еще распоряжения, вам придется довольствоваться мужской прислугой.
— Распоряжения… Гм… Думаю, что девушка могла бы немножко подождать, — сказал солдат, — у меня было серьезное намерение наставить ее на путь истинный.
— Ну что ж, сэр, — ответил Джослайн, — в воскресенье она придет в церковь, и если вашему солдатскому преподобию будет угодно опять разглагольствовать, она воспользуется вашими поучениями вместе со всеми прихожанами. Но здешние девушки наедине проповедей не слушают… А что вам угодно сейчас? Не хотите ли осмотреть другие комнаты и остатки столового серебра?
— Гм… нет, — сказал индепендент, — уже поздно, и темнеет… Ты можешь раздобыть нам постели, приятель?
— Раздобуду такую, какой у тебя в жизни не бывало, — пробормотал егерь.
— И дров для очага, и свечу, и скудной пищи Для удовлетворения грешной плоти? — продолжал солдат.
— Непременно, — отвечал егерь, выказывая благоразумное рвение угодить этой важной особе.
Через несколько минут на дубовом столе появился огромный подсвечник. Внушительный пирог с олениной, приправленной петрушкой, был водружен на чистую скатерть, фляга водки и кувшин эля послужили достойным добавлением. И за эту трапезу они уселись вместе: солдат занял высокое кресло, а егерь по его приглашению поместился на табурете на другом конце стола. За таким приятным занятием мы их пока и оставим.
Глава IV
Взгляни на ту зеленую тропинку,
Где взор ласкают гроты и беседки:
Там нежных ног ты не сотрешь
о камни,
Там в дождь всегда готов тебе
приют.
Но Долг зовет идти иной дорогой
Вот у обрыва он с жезлом стоит.
На том пути ты в кровь стопы
изранишь,
На том пути тебя исхлещут ливни
И ты узнаешь голод, холод, зной.
Но Долг ведет к таким вершинам
горним,
Где небу ты становишься сродни