Разумеется, нашими передвижениями ведал Доналд, и зачастую, в погожие дни, мы предпочитали дать отдохнуть лошадям в каком-нибудь живописном уголке, даже если там не было почтовой станции, и закусывали где-нибудь под отвесною скалой, с которой низвергался водопад, или у родника на сочной зеленой лужайке, пестревшей полевыми цветами. Доналд умел находить такие уголки, и хотя он, как мне кажется, никогда не читал ни Жиль Бласа, ни Дон-Кихота, он, однако, всегда умел выбрать места, достойные пера Лесажа или Сервантеса. Заметив, как охотно я вступаю в беседу с деревенским людом, он зачастую предлагал нам расположиться на отдых невдалеке от хижины какого-нибудь престарелого гэла, чей палаш разил врага под Фолкерком или Престоном, старика, который, несмотря на всю свою ветхость, был живым свидетелем далекого прошлого. Иной раз ему удавалось исхлопотать нам скромное, простиравшееся не дальше чашки чая гостеприимство какого-нибудь сельского священника, человека обра-зованного и достойного, или зажиточного землевладельца, с грубоватой простотой самобытных своих нравов и неподдельным сердечным радушием соединявшего своеобразную учтивость, вполне естественную у народа, самый захудалый представитель которого, подобно испанскому дворянину, привык считать, что он «такой же джентльмен, как сам король, разве что малость победнее».
Всем этим людям Доналд Мак-Лиш был хорошо известен, и его рекомендация имела не меньше значения, чем письмо от какого-нибудь влиятельного в этом краю лица.
Иногда случалось так, что гостеприимство горцев, потчевавших нас всякими разновидностями местных блюд — кушаньями, приготовленными из яиц, молока, и всевозможными пирогами, а если жители в состоянии были потратиться на угощение приезжих, то н более изысканными яствами, — когда дело доходило до «горной росы», слишком уж щедро простиралось на Доналда Мак-Лиша. Бедный Доналд! В таких случаях он был похож на руно Гедеона, влажное от благородного вещества, на нас, разумеется, не изливавшегося. Но это был единственный его недостаток, и к тому же, когда его уговаривали выпить дох-ан-до-рох[84] за мое, его госпожи, здоровье, отказ был бы сочтен кровной обидой, да и не мог бы он никогда решиться на такую неучтивость. Повторяю, то был единственный его недостаток, вдобавок не так уж сильно нам досаждавший, ибо, становясь навеселе несколько более словоохотливым, Доналд в то же время еще страже обычного соблюдал правила вежливости и только ехал медленнее да говорил пространнее и вычурнее, чем тогда, когда ему не доводилось отведать хмельного. Мы заметили, что только при таких обстоятельствах Доналд с важным видом разглагольствовал о роде Мак-Лишей; и мы не вправе были сурово осуждать слабость, последствия которой были столь невинны.
Мы так привыкли к поведению Доналда, что не без интереса следили за всеми уловками, которые он пускал в ход, чтобы устраивать нам маленькие приятные сюрпризы, тщательно скрывая от нас, где именно мы сделаем привал, если намеченное им место было необычным и представляло некий особый интерес. Это до такой степени вошло у него в обычай, что когда он при выезде заранее извинялся, говоря, что придется задержаться в уединенном глухом месте, чтобы накормить лошадей овсом, который он никогда не забывал прихватить с собою, — наше воображение начинало напряженно работать, стараясь угадать, какое романтическое прибежище он втайне избрал для нашего полуденного роздыха.
Однажды мы почти все угро провели в очаровательной деревушке Дэлмелли; почтенный священник,[85] в ту пору назначенный в приход Гленоркьюхи, катал нас на лодке по озеру, и мы наслышались от него рассказов о суровых вождях Лох-Оу, о Дункане в шапке с бахромой и о других властителях Килчернских башен, ныне уже обращающихся в развалины. Поэтому мы двинулись в путь позже, чем обычно, и лишь после того, как Доналд раз-другой намекнул нам, что до ночлега еще очень далеко, так как между Дэлмелли и Обеном нет годных для привала мест.
Попрощавшись с почтенным и любезнейшим священником, мы продолжали путешествие, следуя по извилистой дороге, огибающей огромную гору, носящую название Бен-Крухан; ее поражающие своим диким величием склоны^ почта отвесно спускаются к озеру. Во всей этой скалистой громаде есть одноединственное ущелье, в котором, несмотря на всю свою мощь, воинственный клан Мак-Дугалов из Лор-на был почти целиком истреблен хитроумным Робертом Брюсом. Этот король, который был Веллингтоном своего времени, форсированным маршем произвел смелый, неожиданный маневр: часть его войска, обойдя гору с другой стороны, зашла во фланг и в тыл воинов Лорна, тогда как сам он напал на них с фронта. Множество грубо сложенных из камней могильных холмиков, по сей день видных, когда выходишь из ущелья с западной его стороны, свидетельствует о размерах кровавой расправы, учиненной Брюсом над его ярыми противниками и личными врагами. Вы знаете, все мои братья — военные, и поэтому мне пришла поразившая меня мысль, что рассказанный Доналдом обходный маневр напоминает те, которые применялись Веллингтоном и Бонапартом. Великий человек был Роберт Брюс, даже я, отпрыск Бэлиолов, должна это признать, — хотя сейчас начинают приходить к мысли, что его права на корону были менее обоснованы, чем права злополучного рода, против которого он сражался. Но не будем говорить об этом. Избиение было тем страшнее, что Оу, река быстрая и глубокая, вытекающая из озера и омывающая со всех сторон подножие горы-великана, оказалась в тылу беглецов; таким образом, сама неприступность этого места, казалось, сулившая им защиту и безопасность, отрезала несчастным все пути к спасению.