Старик заговорил прерывающимся от волнения голосом, почти не обращаясь к молодой леди.
— Да, таким образом ты и должна мыслить и говорить, если человек когда-либо вообще говорит то, что думает. Но этого никогда не бывает — нет, нет. Увы! Слова и мысли не могут быть едиными. И все же подожди минутку, не уходи, пока я не вернусь.
Он прошел в свой маленький садик и вернулся с полураспустившейся розой в руках.
— Впервые за все эти годы ты заставила меня уронить слезу. В знак моей благодарности за это доброе дело возьми эту самую простую розу. Сохрани ее и никогда не расставайся с ней. Приди ко мне, когда будешь в беде. Покажи эту розу или хотя бы лепесток от нее — пусть даже он будет таким же иссохшим, как мое сердце. И тогда, как бы я ни гневался на мерзкий и ненавистный мне мир, цветок пробудит лучшие чувства в моей груди и новые надежды в твоей. Но не вздумай присылать ко мне кого-нибудь! — воскликнул он, впадая в свою обычную мизантропию,— Никаких посредников! Приходи сама — тогда то сердце и та дверь, которые закрыты для всякого другого, откроются перед тобой и перед твоим горем. А теперь — удались!
Он отпустил повод, и девушка поехала прочь, выразив свою благодарность этому странному существу в той мере, в какой позволило ей это сделать удивление перед необычностью его речей. Она то и дело оглядывалась на карлика, который стоял возле своего жилища, пока всадница, пересекая пустошь по направлению к отцовскому замку Эллисло, не скрылась за холмом.
Между тем подруги перебрасывались шутками с мисс Вир по поводу необычайной встречи со знаменитым мудрецом.
— Нашей Изабелле счастье сопутствует и дома и на охоте! Ее сокол на лету бьет тетерева, а ее глаза насмерть ранят кавалеров. Что же остается ее родственницам и бедным подругам? Ничего! Даже кудесник не смог избежать ее чар! Сжалься над нами, дорогая Изабелла! Умерь силу своего обаяния. Или по крайней мере открой торговлю и продай нам те чары, которые не нужны тебе самой!
— Можешь взять их все по самой сходной цене,— отвечала мисс Вир, — и кудесника в придачу.
— Нет, пусть кудесник достанется Нэнси, — сказала мисс Айлдертон, — он восполнит то, чего ей недостает: она ведь у нас совсем непохожа на колдунью.
— Боже мой, сестрица, — отозвалась юная мисс Айлдертон, — на что мне это чудовище! Я глянула на него один раз и тут же закрыла глаза. И хоть я крепко зажмурилась, он так и стоит передо мною, как живой.
— Значит, ты плохо зажмурилась, Нэнси, — сказала ее сестра. — А жаль: надо уметь закрывать глаза на недостатки людей. Это особенно важно при выборе поклонника. Придется мне, видно, взять мудреца себе. Я посажу его в японский ларец своей матушки и буду всем показывать. Пусть видят, что Шотландия может произвести на свет урода в человеческом облике в десять тысяч раз более безобразного, чем фарфоровые чудовища, которые увековечивают богатое воображение пекинских и кантонских мастеров.
— Судьба этого бедняка, — сказала мисс Вир, — наводит на столь грустные мысли, что я не могу, как обычно, разделить твое веселье, Люси. Как ему жить в этом безлюдном краю, вдали от всякого жилья, если у него нет средств к существованию. А если ему кто-то и помогает, то одно лишь подозрение, что у него есть деньги, может подвергнуть его опасности быть ограбленным и убитым кем-нибудь из наших разбойных соседей.
— Но ты забываешь, что его считают колдуном, — сказала Нэнси Айлдертон.
— Даже если потусторонние силы ему изменят,— вставила ее сестра, — ему достаточно воспользоваться своим природным уродством. Ведь стоит ему на виду у своих врагов высунуть в окно или дверь свою огромную башку и повернуть к ним свое сверхъестественно безобразное лицо, и ни один, даже самый смелый грабитель не решится подойти к нему. Ах, как мне бы хотелось заполучить эту голову Горгоны хотя бы на полчасика!
— Зачем, Люси? — спросила мисс Вир.