— Эрнсклиф! — воскликнул Хобби. — Вашу честь всегда приятно повстречать, а найти попутчика в таком глухом месте — и того приятнее! Где вы охотились?
— На Карлаклю, Хобби, — ответил Эрнсклиф, в свою очередь поздоровавшись с ним. — А наши собаки не вцепятся друг в друга, как вы думаете?
— Моим не до того, — сказал Хобби, — они и так еле плетутся. Что за чертовщина! Можно подумать, что у нас тут не осталось ни одной косули. Добрался Хобби до самого Ингерфела и хоть бы пару рогов увидел! Погонялся было за тремя рыжими косулями, да они меня даже на выстрел не подпустили, хоть я и дал круг в целую милю, чтоб подойти к ним с подветренной стороны, как полагается. Ну и леший с ними! Но больно уж мне хотелось принести оленины нашей старой бабке. Она себе сидит в своем теплом углу и все твердит о том, какие, мол, охотники были в старые времена, не нам, дескать, чета. А я думаю, что они-то всех косуль и перестреляли в наших краях.
— Зато я, Хобби, подстрелил утром здорового оленя. Я уже отослал его в Эрнсклиф, но, если хотите, возьмите половину для вашей бабушки.
— Спасибо вам, мистер Патрик. Недаром вся округа говорит, что у вас доброе сердце. Вот уж старуха-то обрадуется, особенно когда узнает, от кого подарочек. А если вы еще сами придете посидеть с нами за столом, это будет для нее самая большая радость. Вам одному небось тоскливо в старом замке, ведь у вас все родные в этом скучном Эдинбурге. Удивительно мне, чего они пропадают там, среди каменных домов с каменными плитами на крышах, когда могли бы жить среди родных зеленых гор.
— В последние годы, пока я и сестра учились, моей матери поневоле пришлось жить в Эдинбурге. Но можете быть уверены, что я наверстаю упущенное.
— И подновите малость старый замок, — подхватил Хобби, — а потом заживете в нем весело, по-добрососедски, не забывая о старых друзьях своей семьи, как и положено владетелю Эрнсклифа. Я ведь что хотел сказать, наша матушка — то есть не матушка, а бабушка: с тех пор, как мать умерла, мы ее зовем то так, то этак — ну, да все равно; она, одним словом, считает, что приходится вам не просто старым другом, а чем-то побольше.
— Верно, Хобби, и завтра я обязательно приду в Хейфут и с большой охотой отобедаю с вами.
— Вот это добрые слова! Пусть мы с вами и не родня, зато старые соседи, и старухе очень хочется вас повидать. Она нет-нет, да и вспомнит про вашего батюшку, которого убили еще в давние времена.
— Оставьте, Хобби, оставьте: об этом ни слова. О таких делах лучше забыть.
— Вам виднее. Случись такое среди нашего брата, мы бы помнили; помнили обо всем, пока не рассчитались бы с обидчиками. Но вы, лэрды, знаете лучше нас, как вам быть и что делать. Только слышал я, что дружок старого Эллисло всадил клинок в вашего батюшку, уже когда сам лэрд схватился за шпагу.
— Ну, полно, Хобби, полно. Это была глупая ссора: спорили о политике за стаканом вина. А шпагами все махали, и нельзя точно сказать, кто нанес Удар.
— Во всяком случае, старый Эллисло тут и пособлял и подстрекал, и я уверен, что, захоти вы рассчитаться с ним, никто и слова не скажет: ведь кровь вашего батюшки на его руках, и к тому же он один и остался из всех, с кого можно потребовать ответа; кроме того, он заядлый прелатист и якобит. У нас тут в округе все говорят, что не миновать вам встречи с ним.
— Стыдно, Хобби! — ответил молодой лэрд. — Вы же человек верующий, а сами подстрекаете друзей нарушать законы и творить возмездие своей рукой — да еще где: в таком глухом месте, где никто не знает, кто подслушивает наши разговоры.
— Тише, тише! — зашикал Хобби, придвигаясь поближе к своему попутчику. — О них-то я и не подумал. Но, кажись, я тоже могу отгадать, почему у вас рука не поднимается, мистер Патрик. Тут дело не в том, что у вас не хватает смелости, это мы все знаем; если вы и держитесь так скромно, то только из-за серых глаз одной милой девицы, которую зовут мисс Изабелла Вир.
— Уверяю вас, — довольно сердито заговорил его спутник, — уверяю вас, Хобби, что вы ошибаетесь; ни вы, ни кто иной не имеет права говорить такие вещи. Я никому не позволю связывать мое имя с именем какой бы то ни было молодой особы. Это слишком большая вольность.