— Я хотел было сам надеть его, — сказал граф, — ибо он показался мне наименее устрашающим из всех моих воинских одеяний, а другой одежды у меня здесь нет.
Сэр Дугалд рассыпался в извинениях, уверяя, что ни в коем случае не хочет лишать.., и так далее и так далее… — пока ему вдруг не пришла в голову счастливая мысль, что, по военным правилам, графу приличествует венчаться в панцире и нагруднике, как венчался принц Лео Виттельбахский с младшей дочерью старого Георга Фридриха Саксонского в присутствии доблестного Густава Адольфа, Северного Льва и прочая и прочая. Ментейт весело рассмеялся и полностью согласился с майором, обеспечив себе таким образом хотя бы одно довольное лицо на свадебном пиру. Ментейт надел парадную кирасу, прикрыв ее бархатным камзолом и голубым шарфом, повязанным через плечо, согласно и своему званию и моде того времени.
Все приготовления были закончены. По обычаю страны, жених и невеста не должны были видеться до той минуты, когда они вместе предстанут перед алтарем. Уже пробил час, назначенный для венчания, и жених в маленьком преддверии перед часовней дожидался маркиза, который согласился быть его шафером. Непредвиденные дела задерживали маркиза, и Ментейт с понятным нетерпением ждал его прихода. Услышав, как отворяется дверь, он сказал шутливо:
— Вы опаздываете на парад.
— Не рано ли я пришел, — отвечал Аллан Мак-Олей, врываясь в комнату. — Обнажи шпагу, Ментейт, и защищайся, как мужчина, или умри, как собака!
— Ты не в своем уме, Аллан! — воскликнул Ментейт, пораженный не столько внезапным появлением ясновидца, сколько его неистовой яростью. Щеки Аллана покрылись мертвенной бледностью, глаза готовы были выскочить из орбит, на губах выступила пена, он метался по комнате, как бесноватый.
— Лжешь, предатель! — кричал он в исступлении. — Ты лжешь сейчас, как лгал мне раньше. Вся твоя жизнь — одна только ложь!
— Разве я не правду сказал, назвав тебя безумцем? — сказал Ментейт с возмущением. — Иначе твоя жизнь немногого бы стоила. В какой лжи ты обвиняешь меня?
— Ты мне сказал, — ответил Мак-Олей, — что не женишься на Эннот Лайл. Гнусный предатель! Она уже ждет тебя у алтаря.
— Это ты говоришь не правду, — возразил Ментейт. — Я сказал, что ее темное происхождение — единственное препятствие к нашему браку; это препятствие устранено. А кто ты такой, чтобы ради тебя я отказался от своего счастья?
— Так обнажи шпагу, — сказал Мак-Олей. — Говорить нам больше не о чем.
— Не сейчас и не здесь, — отвечал Ментейт. — Ты меня знаешь, Аллан… Подожди до завтра, и мы будем драться сколько тебе угодно.
— Сейчас.., сию минуту.., или никогда! — сказал Мак-Олей. — Твой час пробил, я не дам тебе больше торжествовать, Ментейт! Заклинаю тебя нашим кровным родством, нашим общим делом и общими битвами, обнажи шпагу и защищай свою жизнь!
С этими словами он схватил графа за руку и стиснул ее с такой неистовой силой, что кровь выступила у того из-под ногтей. Ментейт резко оттолкнул его, воскликнув:
— Прочь, безумец!
— Итак, да сбудется мое предвидение! — сказал Аллан и, выхватив кинжал, со всей своей исполинской силой ударил им графа в грудь. Острие клинка скользнуло вверх по стальному панцирю и глубоко вонзилось между плечом и шеей; сила удара сразила Ментейта, и он упал, обливаясь кровью. В эту минуту Монтроз вошел в преддверие, а привлеченные шумом свадебные гости в испуге и недоумении отворили двери часовни; но прежде чем Монтроз понял, что случилось, Аллан Мак-Олей стремительно промчался мимо него и с быстротой молнии сбежал по лестнице замка.
— Стража! Ворота на запор! — крикнул Монтроз. — Держите его! Убейте, если будет сопротивляться! Клянусь, он умрет, будь он мне хоть брат родной!
Но Аллан вторым ударом кинжала уложил на месте часового, словно горный олень промчался через весь лагерь, преследуемый всеми, кто слышал приказ Монтроза, бросился в реку, переплыл ее и, выйдя на берег, вскоре исчез из виду, скрывшись в лесу.
В тот же вечер брат его Ангюс вместе со всем своим кланом, покинув лагерь Монтроза, отправился домой и никогда уж больше не присоединялся к его войскам.
Об Аллане же ходила молва, что он чуть ли не назавтра после совершенного злодеяния ворвался в один из залов замка Инверэри, где в это время Аргайл собрал военный совет, и бросил на стол свой окровавленный кинжал.
— Кровь Джеймса Грэма? — спросил Аргайл, с диким злорадством и вместе с тем со страхом глядя на внезапного посетителя.