Выбрать главу

Отец и мать Обернэ почти не постарели. Безбоязненность их домашнего счастья влекла за собой величественную и ясную осень. Они приняли меня так же, как и в былое время. Знали ли они мою историю? Во всяком случае, они никогда не дали мне об этом догадаться.

Двое, что наверняка ничего об этой истории не знали, это Аделаида и Роза. Аделаида была по-прежнему удивительно хороша, и даже прекраснее теперь в 25 лет, чем тогда, в 18. Но отныне она не была уже бесспорно самой первой красавицей Женевы. Роза, если и не превосходила ее, то, во всяком случае, стояла на одинаковой высоте с ней. Ни та, ни другая не была замужем. Они были по-прежнему неразлучны, такие же веселые и трудолюбивые, все так же дразнили и обожали друг друга.

Посреди этого всеобщего ласкового приема меня заботила мысль о том, как примет меня мадемуазель Юста. Я знал, что она живет в Бланвилле, и не удивлялся, что она не идет мне на встречу. Я осведомился о ней. Анри отвечал, что она немного нездорова и что он сведет меня к ней.

Она приняла меня серьезно, но без антипатии, а когда Анри оставил нас вдвоем, она заговорила со мной о прошлом без горечи.

— Мы очень страдали, — сказала она (а говоря «мы», она всегда подразумевала своего брата), — но мы знаем, что с тех пор вы себя не щадили и не старались забыться. Мы знаем, что надо, я не говорю забыть, это невозможно, но простить. Нужна большая сила, чтобы принять прощение, гораздо большая, чем на то, чтобы предложить его, и это я тоже знаю, я, наделенная гордостью! А потому я очень уважаю вас за то, что в вас нашлось мужество явиться сюда. Оставайтесь же здесь и подождите моего брата. Подойдите бесстрашно к нему и, если он произнесет это грозное и чудное слово «прощаю», поникните головой и примите. Тогда, и только тогда вы будете прощены в моих глазах… и в ваших тоже, мой милый monsieur Франсис!

Вальведр приехал неделю спустя. Сначала он повидался со своими детьми, а потом со старшей сестрой и с Анри. Тот, несомненно, выступил адвокатом за меня, но мне не подобало ждать приговора. Я сам вызвал его. Я явился к Вальведру, быть может, раньше, чем он успел принять какое-либо решение относительно меня. Я открыто и честно излил ему свою душу, смело и смиренно, как мне и следовало это сделать.

Я обнажил перед ним все свое сердце, всю свою жизнь, свои ошибки и заслуги, свои слабости и новые подъёмы силы.

— Вы хотели, чтобы я был спасен, — сказал я. — Вы были так велики и так неизмеримо выше меня в своем поведении, что я понял, наконец, какое я ничтожество. Понять это — значит уже стать лучше. И за эти семь лет, беспощадно карая себя, я понимал это все лучше и лучше с каждым днем. А потому, если я спасен теперь, то я обязан этим ни своему горю, и ни большой, говоря правду, доброте других людей. Эта доброта не нисходила из достаточно высокого источника для того, чтобы сокрушить такую гордость, как моя. Но ваша доброта укротила меня, и я всем обязан вам. Испытайте меня, узнайте, каким я теперь стал, и позвольте мне быть преданным другом Поля. Меня привели сюда против моей воли с его помощью: отца моего водворили здесь, не предупредив меня. Теперь мне предлагают важную и интересную должность при таком деле, которое я изучил и которое, кажется, знаю. Мне сказали, что Поль чувствует определенное призвание к тем самым наукам, с которыми связан этот род работ, и что вы одобряете это призвание. Мне сказали также, что вы, может быть, согласитесь позволить ему пройти первую выучку со мной и под моим руководством… Но в этом уверить меня было очень трудно! Но что я знаю хорошо и что я пришел сказать вам, так это следующее: если мое присутствие должно отдалить вас от Бланвилля или, если вы хоть с меньшим удовольствием станете переступать теперь его порог; если то добро, которое хотят сделать мне, по-вашему, еще преждевременно; и если, считая меня недостойным посвятить себя вашему ребенку, вы осуждаете доверие, оказываемое мне Обернэ, я немедленно стушуюсь, отлично зная, что вся моя жизнь подчинена вам, и что вы имеете надо мною такого рода права, что я не могу ставить им никаких границ.

Вальведр взял меня за руку, долго держал ее в своей и, наконец, отвечал мне:

— Вы все загладили и так все искупили, что мы обязаны облегчить вашу совесть. Знайте же, что г-жа де-Вальведр была во власти смертельного недуга задолго до знакомства с вами. Обернэ только что открыл мне то, чего я не знал, чего он сам не знал и что сообщил ему недавно один ученый доктор, человек серьезный. Таким образом, не вы ее убили… Быть может, убил ее я! Быть может, я помог бы ей прожить дольше, если бы она не разлюбила меня. Никто не может проникнуть в глубину этой тайны нашего влияния на ее судьбу. Покоримся же совершившемуся факту, и не будем более упоминать об остальном. Вы тут. Вас любят, и вы можете еще быть счастливы. Ваш долг — попытаться быть счастливым. Добровольно несчастные люди недолго могут быть полезны. Бог покидает их, ибо Он хочет, чтобы жизнь была расцветом и размножением. Женитесь. Я знаю, что Обернэ в глубине души предназначает вам одну из своих сестер. Которую именно — этого я не знаю, и не спрашивал. Я знаю, что эти дети не имеют ни малейшего понятия о его плане. Семья эта чересчур благочестива для того, чтобы в ней случалось что-либо неосторожное или даже легкомысленное. Анри, опасаясь создать для вас неловкое положение, в случае нежелания со стороны молодой девушки или с вашей никогда не заикнется вам об этом. Но он надеется, что любовь возникнет сама собой и знает, что на этот раз вы доверитесь ему. Постарайтесь же снова полюбить жизнь, теперь пора. Вы в самом лучшем возрасте для того, чтобы положить основы для будущего. Вы советуетесь со мной с сыновней почтительностью — вот вам мой совет. Что же касается Поля, то я вверяю вам его тем более, что и заслуги тут нет с моей стороны, так как я пробуду в Женеве по меньшей мере год и успею убедиться, продолжаете ли вы оба ладить друг с другом. Я буду часто бывать в Бланвилле. Заведение, которым вы будете управлять, совсем близко от него. Мы будем видеться, и если вам вздумается обратиться ко мне за другими советами, я буду давать вам советы не мудреца, а друга.