— Я познакомилась с г. Валиньи раньше вас, — сказала она ему. — Я уже говорила вам, что в деревне св. Петра он был рыцарем для нас обеих, Павлы и меня, пока Обернэ разыскивал вас в тех ужасных ледниках.
— Я этого не забыл, — отвечал Вальведр, — и я рад быть должником человека, показавшегося мне симпатичным с первого же взгляда.
Алида, видя, что мы отлично ладим, вернулась в гостиную, а ее место заняла Аделаида. Я заметил, что между ней и Вальведром существовала привязанность, которую, конечно, было бы невозможно истолковать в дурную сторону, если только не обладать вульгарным умом и грубым суждением, но которая, тем не менее, была поразительна. Она выросла на его глазах, и так как ему было 40 лет, то он говорил ей еще «ты», тогда как она говорила ему «вы» со смесью уважения и нежности, что восстановляло семейные приличия в их близости. Она ревностно услуживала ему, а он принимал ее услуги, благодаря ее за них совершенно по-отечески. Но она была такая высокая и прекрасная, а он был еще так молод и обаятелен! Я всячески старался уверить себя, что этот обманутый муж согласится охотно не замечать этого в силу своего положения столь счастливого отца.
Скоро все разошлись для того, чтобы опять сойтись за обедом. Вся семья усиленно хлопотала, делая приготовления к знаменательному завтрашнему дню. Мужчины вышли пройтись. Я остался один в гостиной с г-жей де-Вальведр и ее двумя золовками. Это был новый фазис в моей пытке. Я ждал с тоской возможности обменяться несколькими словами с Алидой. Павла скоро вышла, потому что ее вызвала г-жа Обернэ примерять подвенечное платье, но мадемуазель Юста была точно прикована к своему креслу. Значит, она продолжала исполнять свою должность сторожа чести брата, несмотря на принятые меры избавить ее от этой должности. Я внимательно посмотрел на ее строгий профиль и почувствовал в ней нечто другое, чем желание противоречия. Она исполняла тяготивший ее долг. Она исполняла его вопреки всем и самой себе. Ее проницательный взгляд, ловивший нетерпеливую краску, бросавшуюся в лицо Алиды и проникавший в мое тяжелое положение, казалось, говорил нам обоим: «А вы думаете, мне весело?»
Через час крайне томительного разговора, поддерживаемого исключительно Юстой и мной, потому что Алида была чересчур раздражена, чтобы иметь силу притворяться, я, наконец, случайно узнал, что г. де-Вальведр, вместо того, чтобы сопровождать своих сестер и детей до Женевы 8 июля, доверил их Обернэ, чтобы остаться около Симплона. Я поспешил заговорить первый о грозившем мне открытии и сказал, что там-то именно и встретил г. де-Вальведра и познакомился с ним.
— Как странно, — заметила мадемуазель Юста, — г. Обернэ совсем не предполагал, чтобы вы были в этих местах.
Я отвечал с апломбом, что, желая выбраться в долину Роны, я ошибся дорогой и воспользовался своей ошибкой, чтобы взглянуть на Симплон, но, боясь шуток Обернэ по адресу моего легкомыслия, заставлявшего меня пренебрегать его инструкциями, не признался в этом в письме к нему.
— Если вы были так близко от Вальведра, — сказала Алида с тем же спокойствием, — то напрасно вы меня не посетили.
— Вы не дали мне на это разрешения, — отвечал я, — а сам я не посмел.
Мадемуазель Юста взглянула на нас обоих, и мне показалось, что она вовсе не дается в обман.
Как только я очутился наедине с Алидой, я с испугом заговорил с ней об этой роковой встрече и спросил ее, не думает ли она, что в ее муже зародились сомнения.
— Чтобы он ревновал? — отвечала она, пожимая плечами. — Он не оказывает мне такой чести! Ну, придите в себя, будьте хладнокровны. Я предупреждаю вас, что вам не хватает этого хладнокровия, и вы показались нашим странно застенчивым. Уже было сделано замечание, что вы были не таким в свое первое появление здесь в доме.
— Не скрою от вас, — продолжал я, — что я чувствую себя как на горячих угольях. Мне все кажется, что вот-вот у меня спросят отчета в этом путешествии в сторону Вальведра, и высмеют меня за мой смешной предлог. Г. де-Вальведр, вероятно, сердит на меня за то, что я подшутил над ним, выдавая себя за актера. Правда, он позволял называть себя доктором: я принимал его за эскулапа. Но я ошибся первый, а он не сделал этого ни для того, чтобы подтвердить мою догадку, ни чтобы разуверить меня, тогда как я…
— Напоминал он вам об этом? — продолжала Алида, немного озабоченная.
— Нет, ни единым словом! Это очень странно.
— Напротив, это совершенно естественно. Притворство неведомо Вальведру. Он просто все забыл. Не будем больше думать об этом, и поговорим о счастии быть друг подле друга.