— Однако же, если она не знает в них толку, то она ничего не угадывает, и положение ваше тогда безвыходно. Или вам следует признаться, или вы рискуете, что кольцо перейдет к горничной.
— Признаться? — отвечал он с настоящим испугом. — О нет, еще слишком рано. Я еще не добился ободрения… разве что этот насмешливый тон просто известная манера светской дамы!.. Это возможно, я никогда до сих пор не метил так высоко!.. Вы знаете, она ведь графиня? Ее муж не носит своего титула, но он принадлежит к знатному роду.
— Mon cher, — сказал я ему с такой легкой иронией, что он не понял ее, не смотря на всю свою плутоватость, — по-моему, остается только одно средство: надо, чтобы какой-нибудь великодушный друг просветил ее относительно ценности предмета, так ловко ей поднесенного. Хотите, чтобы я взял это на себя?
— Да, но, по крайней мере, хоть не сегодня! Дайте мне прежде уехать.
— Ба! Чего вы так трусите? Разве вы не убеждены, что дорогой подарок всегда льстит женщине?
— Нет, не всегда! Подарок может быть ей и приятен, да дарящая личность ненавистна. В таком случае надо много терпения и много подарков, всегда подсунутых так, чтобы ей не приходило в голову отталкивать их, и чтобы она не могла подозревать таящихся под ними надежд. Вы видите, что у меня своя тактика!
— Великолепная тактика, и чрезвычайно лестная для тех женщин, которых вы удостаиваете своего внимания!
— Но… мне кажется, что это очень деликатно, — отвечал он с убеждением, — а если вы ее критикуете, то просто потому, что вам невозможно ей следовать!
Я не спустил ему этой дерзости и вернулся в маленькую гостиную, твердо решившись наказать его за нее. С этой минуты я почувствовал в себе необычайный апломб, и, подойдя к Алиде, сказал ей:
— Знаете ли вы, о чем я говорил сейчас с господином Мозервальдом при лунном свете?
— Не о лунном ли свете?
— Нет, мы говорили о драгоценностях. Господин Мозервальд утверждает, что все женщины знают толк в драгоценных камнях, потому что они страстно любят их, и я обещал положиться на ваш третейский суд.
— Это два различных вопроса, — отвечала г-жа де-Вальведр. — Первого я решить не могу, потому что я сама ничего в этом не смыслю. Но что касается второго, то мне приходится согласиться с господином Мозервальдом. Я думаю, что все женщины любят драгоценности.
— Исключая меня, однако, — сказала весело Павла. — Я совершенно о них не думаю.
— О, вы, ma chère, — продолжала Алида тем же тоном, — необыкновенная женщина! У нас идет речь о простых смертных.
— А я, — сказал я в свою очередь с большой горечью, — думал, что среди женщин страсть к бриллиантам питают только куртизанки.
Алида взглянула на меня с большим удивлением.
— Что за странная идея! — сказала она. — У этого сорта женщин совсем нет этой страсти, бриллианты в их глазах только деньги. У честных женщин это чувство благороднее: бриллианты являются священными подарками родных, или прочными залогами серьезной привязанности. И это до такой степени правда, что настоящая знатная барыня, если она разорена, станет скорее претерпевать тысячу лишений, чем продаст свои драгоценности. Она жертвует ими только для спасения своих детей или своих государей.
— Ах, как это хорошо сказано, и как это верно! — вскричал Мозервальд с энтузиазмом. — Между женщиной и бриллиантом существует сверхъестественная притягательная связь! Я видал тому массу примеров. В одной легенде говорится, что у змея в голове был крупный бриллиант. Ева увидала его лучи сквозь глаза змея, и это ее околдовало. Она стала смотреться в них, точно в зеркало заколдованного дворца…
— Насколько я могу понять, это чистейшая поэзия, — сказал я, прерывая его. — А вы еще смеетесь над поэтами!
— Это вас удивляет, mon cher? — возразил он. — Очевидно, я становлюсь поэтом в присутствии тех лиц, которые меня вдохновляют!
Говоря это, он кинул на Алиду пламенный взгляд, который она встретила и выдержала с необыкновенной невозмутимостью. Это было верхом пренебрежения или дерзости, ибо ее большие вопросительные глаза были всегда полны таинственности. Я не мог выносить более этого двусмысленного положения, ужасного для нее, если она не была последнею из женщин. Я попросил еще раз взглянуть на ее кольцо в 25 франков и сказал ей, рассмотрев его:
— Меня очень удивляет, что вы обращаете мало внимания на такой прекрасный драгоценный камень, после вашего признания в вашей любви к подобным вещам. Знаете, ведь это чрезвычайно дорогой камень!
— Как? Что? Возможно ли? — сказала она, беря обратно кольцо и смотря на него. — Разве вы знаток по этой части?