— Манекена кинули. На пять тысяч баксов, — разлепил он с белым налетом потрескавшиеся губы. — Свои отоварили.
— Свои? — повернулся я к нему. — Как свои?
— Прикормили, потом кинули. В машине.
— Того, что был корешком Меченого?
— Из его бригады.
— Расскажи толком. Когда кинули, где? — не выдержал я. — Почему никто не подстраховал? За пять штук забугорную машину купишь.
— К Манекену с полгода за крупной суммой приезжал молодой мужик, — встряхнулся Красномырдин. — Поначалу он брал ребят. Потом привык, от страховщиков отказался. По два — три раза в месяц обменивал по пять — десять тысяч за раз. Сегодня после обеда пошли к машине Манекена. «Вольво», новая модель. Он стал дверь открывать, у мужика пачки купюр расползлись. Баксы — полпачки соток — Манекен отдал, когда шли. Мужик под колесами деньги собирает. Манекен сел за руль, подогнал его, мол, давай быстрее. Тот покидал пачки в окно. Пока Манекен выскреб запорхнувшие под сидение стольники, клиента след простыл. Распечатал упаковки, это куклы в банковском исполнении. Сидит в ларьке, кумарит.
— Провернули тесненько, — согласился я. — Чего он надумал отдавать доллары раньше времени! Сто лет на базаре отирается.
— И на старуху бывает проруха — философски заметил Виталик. — Тебя, помню, вообще на мякине провели. Твой знакомый, которого ото всех защищал.
— Не на пять же тысяч, — покривился я.
— Потом сто рублей фальшивые приправили. Из лощеной бумаги, — издевался Красномырдин. — Полдня бледный ходил, почему именно тебе. В первую очередь, товарищ, потому что место писателя не здесь. Скажи спасибо, что не бьют. Чужой ты, понимаешь?
— Не человек? — услышав оценку своей персоны, воззрился я на Виталика. — Не хуже и не лучше остальных.
— Вокруг механизаторы, работяги, зачуханные инженеришки, — начал объяснять Виталик. — А к тебе подходят журналисты, художники. Тебя помнят по публикациям, выступлениям. И вдруг здесь. Над автографами уже смеются. Уйдешь к своим, снова начнут уважать.
— Классик великий? — не мог собраться я. — По нынешним временам книги рисуют, кому ни лень. Я тоже.
— Этого достаточно, — Красномырдин посмотрел в сторону открытой забегаловки. — Пойду промочу пересохшие внутренности.
— Сотку не заберешь? — вспомнил я о заторчавшей купюре. — Девяносто третий, с маленьким портретом.
— Денег нет, — отмахнулся тот. — Что-то Петя Срака задерживается. Давно бы дома был.
Прихрамывая, Виталик ушел. Я поежился от воспоминаний о случае, про который он намекнул. Произошло это в апреле. Крестьяне потащили на продажу стрельчатый лук, зелень, раннюю редиску. Один парень мне понравился. Оказалось, успел поработать на Ростсельмаше, на котором я отпахал двенадцать лет формовщиком. Ему тоже пришлось набивать формы в ковком чугуне. Узнав, что пишу книги, он стал чувствовать себя неудобно. Я силился не выделяться, уступать во многих вопросах. Но вскоре он попривык, взялся предъявлять претензии, если место не было освобождено от конкурентов. Однажды вечером — темнело тогда рано — принес зубные коронки. Мол, отцовы. Помню, спросил, не булат ли, цвет зеленоватый. Парень заверил, что золото. Вытаскивать надфиль было неудобно. К тому же наступило время, когда поражала куриная слепота. Ляписный карандаш сплав не брал, не реагировал и на нержавейку под ним. Я рассчитал парня. Торопиться со сдачей не стал, намечалось очередное повышение цен. Тот на время исчез. Через пару недель, опять вечером, подошел с женщиной. Попросил выкупить обычные сережки с красными камнями. Мысли не возникло, что ширпотребовские подделывают чаще всего, хотя приносили фальшак по десять раз на дню. Забросил изделия в полиэтиленовый кулечек. Скупщики затаились, не желая брать украшения по подскочившей цене. Как известно, Бог любит троицу. Не прошло недели, знакомый принес кольцо граммов на пятнадцать. Для порядка я потер ляписом, не воспользовавшись напильничком. Обручалки из рандоли научились покрывать бесцветным лаком. Если чиркнуть кольцом по асфальту, затем провести карандашом, черные полосы расползутся по стертой поверхности. И на этот раз подозрений не возникло. Присосавшийся паразит спросил, как сдал сережки с зубами. Я просветил, что еще не время. Он потрепал по спине, пожелал большой удачи. Утром у Бандеры я выяснил, что зубы булатные, кольцо рандолевое. Посмотрел на пробу на сережках, сел на жопу. Обул крестьянин, бывший коллега по формовке, почти на тридцать граммов. Потом как в воду канул. Менялы на мои стенания заявили, что горбатого исправляет лишь могила.