— Кто? — не понял лежавший на постели молодой парень, бывший охранник. После избиения напавшими на охраняемый им объект преступниками, он с трудом двигался без посторонней помощи. Он еще на что-то надеялся, этот умный тридцатилетний мужчина, каждодневно — утром и вечером — посещаемый кормившим его, безраздельно любящим пожилым отцом.
— Бомж заполз на территорию больницы и лежит в скверике на дорожке. А тут ментовская машина, — пояснил строитель. — Двое сержантов брезгуют к нему подходить. Переговариваются по рации со своими. Из больницы ни одного белого халата.
— Мне из обслуги кто-то говорил, что они часто сюда приползают, — откликнулся плиточник из Александровки, свалившийся с наспех сколоченных строительных лесов на коммерческом объекте. По его словам, заработки там были неплохие. — Но на бомжей, на случайных без документов, здесь ноль внимания. «Труповозку» потом подгонят и… в общую могилу на Северное кладбище. Или сначала в морг. В морге, рассказывают, не продохнешь. Забит под завязку, электроэнергию за долги отключили. Холодильники не работают, опарыши по черным трупам ползают. Кому кто сейчас нужен…
— Да еще без медицинского полиса, — хохотнул один из двух милиционеров, несших службу в палате по охране широкоплечего, коротко стриженого парня. То ли из новых русских, то ли крутого, потерпевшего при разборке. Вскоре охрану с него сняли, перебросили на другого пациента, тоже поступившего в палату. Наверное, стриженый сумел откупиться. На некоторое время повисла тишина. Строитель отвернулся от окна:
— Менты уехали, — сообщил он.
— А бомж? — поинтересовался кто-то.
— Залез под лавку, собаки ноги обнюхивают. Отходился, видать.
Я встал с кровати, с трудом передвигая ноги, прошел на балкон. Голову стягивал слой бинтов. Под ним саднили шесть зашитых по живому дырок
… Конец июля 1997 года. Была середина дня. Я поднялся с лавочки перед подъездом, пошел домой. Вчера вечером товарищ все — таки достал, пришлось выпить в честь дня его рождения. За свой счет, естественно, напоить и его. В ногах ощущалась тяжесть. У самой двери прицепился один из беспредельщиков, которых было полно возле любой пивной или рюмочной. Видел его раза два. Краем уха слышал, что кличка Казак, что лагеря ему не в новинку. Войдя в квартиру попытался закрыть дверь. Но местный фраер рванул ее на себя. Я снова напрягся, стараясь замкнуться на ключ. Казак буквально вырвал дверь из рук. Я прошел в комнату, уверенный в том, что дома никто не тронет. Вдруг удары кулаками, ногами посыпались один за другим. Последовала подсечка, ботинки с размаха врезались в лицо, в голову, в грудь. Я сумел оттолкнуть озверевшее животное, попытался подняться. Казак схватил одну из лежавших на полу пятикилограммовых гантелей, с которыми по утрам занимался зарядкой, прошелся по голове, вискам, надбровным дугам острыми железными дисками. Я осел мешком. Через время услышал злобно — нетерпеливый голос возившегося в шифоньере алкаша:
— Ты мне ска-ажешь, где спрятал деньги.
Я огляделся вокруг, машинально вывернул карманы. Кровь заливала глаза, с волос текла по щекам. За шиворот. На полу под ладонью раздавались слякающие звуки. Двести тысяч до-обменных, заработанных случайным трудом, рублей вывалились наружу. Я осознал, во что вляпался.
— Больше искать бесполезно, — прохрипел я. — Чулков никогда не имел…
Казак подошел, ударил гантелей так, что перед глазами возникла ярко — белая вспышка. Это был конец. Но в молнией сверкнувшем свете я вдруг увидел, что дверь осталась приоткрытой. Алкаш в спешке забыл ее захлопнуть. Свет блеснул как бы от окна за спиной. Рядом, в углу, висела икона. Казак направился в туалет. Там на полочке лежали пачка бритв, другие туалетные принадлежности.
— Ты же убиваешь, а я человек… Рекорды делал, очерки о людях писал, — негромко сказал я.
— Убиваю, — согласился Казак. — Писатель… говно хреново.
Как я сумел оторваться от пола, выдраться на лестничную площадку, не знаю. Силы придала высвеченная расщелина между дверной обивкой и лудкой. Позже не раз садился на то место, но так и не смог увидеть света от приоткрытой специально двери. Видны были только петли с внутренней стороны. Казак выбежал за мной, здесь я его уже оттолкнул, вышел на улицу. Когда он ударил меня в первый раз, затем сделал подсечку, я сумел подняться, схватить его за горло. Он захрипел, принялся дергать ногами. И я бросил, став беспомощным от мысли, что мог задавить слабее себя человека насмерть. Замешательством и воспользовалась гнида, снова сбив с ног, нанеся удары гантелей, чтобы больше не поднимался. Не могу найти ответ, почему нет и, сколько себя помню, не было злости на подобных подонков. Ведь я крепче, сильнее. Поднимаю руку, хочу врезать, а удар получается слабым. Жалко, потому что передо мной человек. Как все равно что осознал.