Любому из нас требовалось больше времени, чем его предшественнику, чтобы найти собственные новые ценности в его ближайшем будущем. Те, у кого времени не было или не хватало опыта и терпения, сначала учились у своих родителей, потом — друг у друга. Мнение одних о собственном будущем менялось со временем, мнение же других — оставалось неизменным. Когда мнение о возможном будущем изменялось — менялась общая для всех часть этого самого будущего! В этом и заключалась сложность задуманного.
У группы пуштунов племени Карзай тоже были свои согласованные между собой планы на ближайшее будущее. В группе многие имели опыт в выслеживании людей. После того, как перед Калатом пуштуны сели на хвост колонне шурави, судьба пуштунов и шурави от них самих уже не зависела. Они не могли предвидеть, что добровольно содействуют реализации чужих планов. Единственное, что они могли предвидеть, это то, как они будут действовать, противоборствуя обстоятельствам в своем настоящем. Не было никому никакой разницы в том, чтобы «помочь самому себе» или «помешать им, помешать нам». В любом случае и тех и других объединяла агрессивность и враждебные намерения относительно друг друга. По отношению к врагу было все дозволено. Две группы, двигавшиеся самостоятельными маршрутами навстречу друг другу, пересеклись — свершаемое свершилось независимо от тех, кто был зависим в свершаемом.
Как капля, стекающая по пальцам в согнутую ладонь, наша дозорная группа просочилась по бетонке и остановилась перед лощиной. Местность напоминала собой натруженную ладонь дехканина, изрезанную глубокими складками — оврагами, спускающимися в долину реки Тарнак. Выход из долины был один — между двумя большими холмами, расположившимися почти на сгибе этой согнутой «ладони».
На этой войне не было поражений — была не та победа. Поэтому, жизнь после войны — это много, много дней, которые боль делает бесконечными. Если бы Бог внимал молитвам, рождающимся тогда под пулями, все мы погибли бы в том бою, так как и пуштуны и мы, стреляя друг в друга, истово желали друг другу зла. Но Бог не слушал ни молитв, ни проклятий. ТОГДА, ЛЕТОМ 1982 ГОДА, ВЫСТРЕЛ ИЗ ГРАНАТОМЕТА ИЗМЕНИЛ БУДУЩЕЕ РОТНОГО — ЭТО ИЗМЕНИЛО И НАШЕ БУДУЩЕЕ! МЫ ПОБЕДИЛИ В ТОМ БОЮ И ПОТОМУ ОСТАЛИСЬ ЖИТЬ! ТЕПЕРЬ НАША ОЧЕРЕДЬ МЕНЯТЬ БУДУЩЕЕ РОТНОГО!..
Мы возлагаем цветы. Выпиваем фронтовые сто грамм. Наливаем ротному. Я прошу оставить меня одного — пятнадцать минут сижу в одиночестве у могилы ротного. Рассказываю, что Пуля бухает, не поехал со мной к нему — вчера попал в аварию с трупом. Что братан его сидит. Что многие пацаны сломались.
Он смотрит на меня с могильного камня. Я не любил его. Разбираться в мужской красоте — не мое дело. Почему он в свои двадцать четыре года знал больше, чем я в свои сорок четыре? Я ехал шестьдесят четыре часа, ради этих пятнадцати минут, которые ждал двадцать четыре года. Мне надо принять решение в жизни. Я стал терять себя. Я хотел спросить его об этом — как он нашел силы не потерять себя в том бою? Встать под пулями и спокойно руководить боем, показывая нам, что если идет дождь и суждено промокнуть — зачем суетиться и терять достоинство. Когда в тебя стреляют надо жить так, как ты жил до того, как в тебя начали стрелять! Жизнь после войны оказалась настоящей войной. Та война была, оказывается, репетиция. Самый легкий день для моего ротного был 08.06.1982 г. Тогда он был первым, среди нас, кто встал в том бою под Калатом … и остался стоять!
Я смотрю на его могильную плиту и вижу свое отражение в полированной поверхности. Эй, ты! Встань, парень! Это были самые счастливые дни нашей жизни! — говорю я сам себе…
Прямо с кладбища я позвонил Skripe. Я уже в городе, — ответил он мне, — на мойке у автовокзала.
Я не ожидал, что он приедет к 11:00 утра! Без него я бы не продержался! С ним был Андрей Грешнов. Это дало мне силы пройти все до конца. Спасибо парням, что поддержали меня и помогли мне.
Было жарко — около 38. Потом был памятник погибшим, возложение цветов, митинг, интервью телевидению, прессе. Но я этого уже не помню…
Был праздничный обед. Мы были в гостях у гостеприимных людей — семьи Кузьменко Виктора Анатольевича. Там было много добрых, сердечных людей. Спасибо им большое — за их радушие и щедрость!