Рассказать ей про это?
У молодых свободного времени нет совсем. Свободное время солдата есть следствие роста его статуса. У ветеранов его чуть больше — они его забирают у молодых. У старослужащих свободного времени валом — его им добровольно отдают молодые и ветераны. За сто дней до приказа различие между службой и свободным временем у лысых дембелей стирается. Последние месяцы их службы волнообразно включают в себя чередующиеся фазы, наполненные исполнением интернационального долга и личным временем, которое, с каждым прожитым днем, окрашивается энтузиазмом по поводу демобилизации, все ярче и ярче. Наступает острый дефицит мест, где старослужащие могут провести время вместе, приобретая общие впечатления. Поскольку, все в роте, кроме дембелей, продолжают служить по уставу, дисциплине ничто не угрожает. Чего не скажешь про боевой дух. Подразделениям рот в батальонах, порой требовалось укрепление боевого духа. Это легко поправлялось при помощи формирования команд — временных подразделений, созданных для выполнения специальных заданий. Этим Никобенко и занимался.
Возможности людей в команде всегда выше, чем задачи, которые ставились перед каждым из них в отдельности. Быть способным к работе в команде означало иметь все возможности для реализации своих целей и амбиций. Быть сильным означало признание командой собственного влияния на окружающих и возможности выбора своих действий. Быть равным в команде однополых вооруженных до зубов сверстников означало быть не хуже и не лучше кого-либо другого. Осознавая себя как часть целого, каждый относился к другим, независимо от их достоинств и недостатков. В роте было двадцать четыре человека, отобранных ротным с разных взводов и собранных в две команды. Эти добрые парни и формировали боевой дух роты. Чтобы выжить — приходилось выжимать из себя все лишнее и непригодное. Чтобы ужиться — приходилось ужиматься, отказываясь от всего мелкого и личного. Ротный сам взял меня в свою команду — тринадцатым. Все смотрели на командира, как на человека, ищущего смерть. Испытывая как можно больше, ищешь жизнь, а не смерть. «Как можно больше?»,- спрашивал я себя тогда, глядя, как нас натаскивает ротный? Теперь я понимаю и знаю, как это — «как можно больше»…
Может про это ей рассказать?
Война — это захватывающее, напряженное развлечение, в котором удовольствия порой кончаются быстрее, чем сама жизнь. Умирая, меняешь традиционную жизненную ориентацию — вместо того чтобы жить самому, наблюдаешь с той стороны, как за тебя уже живут другие. Поэтому, лучше жить самому, чем смотреть, как живут другие — пусть даже стоя на костылях!
В настоящем всегда есть какое-то нежелательное ощущение или реакция — что-то хочется изменить, сделать иначе. Но тогда еще не было ничего, что являлось нашим будущим. Будущее было таким, каким мы делали его в тот момент — двадцать четыре года назад! Никто из нас не знал, что будущее можно довольно легко менять — достаточно изменить мнение о том, какое оно будет. Если люди меняют свое мнение о будущем — будущее становится совсем другим! Она так и не научилась жить с чувством, что будущее ее не предало. Это мгновение печали стало мгновением великого понимания, потому что нечто было затронуто в самой глубине моего сердца.
Я передаю ей альбом — копии фоток, что были у меня. Там есть карта, нарисованная мной схема боя. Я рассказываю ее детям, его племянникам, каким храбрым, смелым, жестким до жестокости, сильным и справедливым был мой командир. Ее сын говорит, что постарается быть похожим на него.
— Не старайся, просто будь Никобенко, — попросил я его.
Если бы ротный был жив и попался бы мне в первые пять лет после войны — я пробил бы ему голову! Если бы мы встретились с ним спустя десять лет после войны — я бы укатал его водкой и пельменями! Сегодня, 03.06.06, спустя 24 года после его смерти я приехал, чтобы упасть на колени на его могиле. Но нет у меня колен — как ей рассказать об этом?
Вам бы там побывать!
«Эй, ты! Встань, парень!»
Мы едем на кладбище. Видимость добра гораздо лучше отсутствия добра — от видимости добра может родиться добро. Действуя открыто, воспитывают. Действуя скрытно — карают. Именно поэтому видимость человека гораздо лучше его отсутствия. Все дали вид, что ничего не происходит. За все время, пока шли по кладбищу, никто не сказал никому ни одного слова. Не поговорить с человеком, который заслуживает разговора, — значит потерять человека. А поговорить с человеком, который разговора не заслуживает, — значит потерять слова. Потерять можно только свои слова и своих людей. Даже и отвергнутый, поставленный во внешнее пространство, причисленный к «чужим», являлся все-таки своим в том смысле, что и он был предметом оценки и участливого внимания всей команды. Трудно устанавливать неравенство среди людей, сплоченных общим прошлым, а теперь еще и общим будущим.