— Сблизиться?.. Не такой человек Мезенцев, чтобы с кем-нибудь сближаться! Вежлив — не спорю. Но всех держит на космическом расстоянии.
Гнатович снимает очки и начинает массировать переносицу. Случайно или не случайно, лицо его прикрыто рукой.
— Однако вы нашли путь к сердцу уважаемого профессора?
Теперь Егор Иванович окончательно убежден, что от Мезенцева лучше отмежеваться.
— Где уж нам! — обиженно качает он головой, и вдруг мстительная идейка осеняет его. — Я для Мезенцева ноль без палочки. Если он кого и выделял в больнице, то это Рыбаша. Ну, и… Львовского, — на всякий случай добавляет он.
— М-м-мда… — тянет Гнатович; он уже надел очки и, перегнувшись через ручку кресла, достает что-то из правой тумбы своего широкого и тяжелого письменного стола. Егор Иванович видит только его затылок и плечи. — М-м-мда… значит, выделял Рыбаша и Львовского? А гонорары для него все-таки вы получали?
Гнатович уже выпрямился. В руках у него лимонная папка-портфель, точно такая же, как та, с которой пришел Окунь. Но Окунь ничего не замечает, кроме устремленных на него в упор поблескивающих стекол очков.
— Что?! — в непритворном ужасе шепчет он и чувствует капельки пота, выступившие на лбу; впрочем, через секунду голос возвращается к нему: — Какие гонорары, Роман Юрьевич?
— Ну как это какие? Профессорские. По две тыщонки за операцию, — насмешливо объясняет Гнатович.
— Понятия не имею! — восклицает Окунь, спрашивая себя: «Какая сволочь продала?»
— Уж будто никакого понятия? — почти благодушно посмеивается Гнатович.
Он тоже положил свою папку на стол возле телефона и откидывается на спинку кресла с таким видом, словно разговор только начинается.
Но в это мгновение приоткрывается дверь. Девушка-секретарь просовывает свою стриженую головку:
— Леонид Антонович звонит. Что ответить?
Окунь знает, что первого секретаря райкома зовут Леонидом Антоновичем.
Гнатович молча протягивает руку к трубке, но шнур придавлен обеими папками, и от нетерпеливого рывка портфели соскальзывают вниз, застревая в узенькой щели между боком стола и окном.
Пыхтя, Окунь старается вызволить обе папки. Однако у него слишком толстые и короткие руки, да и папки, видимо, заклинило, необходимо хоть на сантиметр отодвинуть стол.
— Слушаю, — говорит тем временем Гнатович. — Уже собрались?.. Сейчас приду.
Он кладет трубку на аппарат и, отстранив Окуня, сам одну за другой выуживает обе папки.
— Как жаль, что мы не успели… — сдавленно начинает Егор Иванович.
Гнатович берет свою папку, которую выудил первой, и мимоходом советует:
— А вы пока постарайтесь припомнить… насчет гонораров. Вам это скоро понадобится.
Когда Гнатович входит в кабинет секретаря райкома, все уже в сборе — председатель райисполкома Иннокентий Терентьевич, Степняк, Лознякова и Бондаренко.
Леонид Антонович, не прерывая тихого разговора со Степняком и Лозняковой, делает Гнатовичу приветственный знак и показывает на кресло возле своего стола. Секретарь райкома — еще молодой, темноволосый человек, ему лет тридцать восемь — сорок. Он невысок ростом, у него быстрые, но не резкие движения, спортивная фигура. Его легко представить себе на теннисном корте, отбивающим трудный мяч. Грузный, бритоголовый Иннокентий Терентьевич кажется куда старше. Внешне они выглядят полной противоположностью друг другу. Но в районе знают, что до войны оба учились в автодорожном институте, что с пятого курса оба ушли добровольцами на фронт: Иннокентий Терентьевич — в инженерные части, а Леонид Антонович — радистом на подводную лодку; что после войны восстанавливали разрушенные города: один — на Украине, другой — в Белоруссии, а несколько лет назад жизнь свела их здесь, в Москве, в одном районе. И отношения у них наилучшие, хотя по характерам, по манере работать, даже по вкусам и наклонностям это люди совершенно разные, действительно не похожие друг на друга.
У Иннокентия Терентьевича есть известная всем слабость: дорожные работы. Это — дань прошлому. Он до сих пор в глубине души грустит, что ему не удалось стать настоящим специалистом в той области, которую выбрал в юности. И очень ревниво относится к мостовым в «своем» районе. Поэтому сейчас он довольно бесцеремонно перебивает тихий разговор Леонида Антоновича со Степняком и Лозняковой:
— Ну что, товарищ главврач, доволен скатеркой, которую мы тебе настлали?
— Какой скатеркой? — не понимает Илья Васильевич, мысли у него крутятся совсем в другом направлении.