Все трое прощаются с Леонидом Антоновичем и выходят в коридор, Гнатович вглядывается в измученное лицо Юлии Даниловны.
— Ну-ну, голубушка, — негромко обращается он к ней, — история, что и говорить, пакостная, однако падать духом не следует.
Лознякова слегка улыбается. Степняк кается бурно:
— Она что, это я болван!
Все трое идут по тихому и чинному коридору райкома. И вдруг Гнатович разражается веселым смехом:
— Знаете, что я сейчас представил себе? Физиономию вашего милого Окуня, когда он раскроет мою папку… Нет, вы только вообразите, что с ним делается!
Старый человек, заведующий райздравом, хохочет, как мальчишка.
Кто сказал, что суббота — короткий день, тихий день? В больнице нет ни коротких, ни спокойных дней. Илья Васильевич снова убеждается в этом, когда поздно вечером он с Надей возвращается из театра. После того просмотра французского фильма, на котором Надя побывала вдвоем с Маечкой, она чувствует себя виноватой перед мужем; ничего не произошло в ее жизни, ей не в чем упрекнуть себя, и все-таки ощущение виноватости не покидает ее. Может быть, оттого, что она окончательно поняла: уже никогда больше не стоять ей у операционного стола, уже не нагнать растраченных на пустяки лет, не шагать в одной шеренге со старыми товарищами… Надя не высказывает этих мыслей и только старается ничем не раздражать Илью Васильевича. Ему и без того сейчас не сладко.
Сегодня, когда за обедом он, не сдержавшись, выложил все, что произошло в райкоме, она даже хотела отказаться от театра, хотя билеты были взяты давно и, конечно, по ее настоянию. Но Илья, тронутый такой внимательностью, сказал: «Ну вот еще! Из-за всякого подлеца портить тебе настроение? Идем, идем, рассеемся…»
И вот они возвращаются в свою сонную квартиру. Не зажигая света, Надя вешает пальто на плечики в передней.
— Стары мы, видно, стали, — шутливо вздыхает она, — в такой чудесный вечер не догадались побродить по улицам…
— А что? И в самом деле стары!
В подтверждение Илья Васильевич совсем не по-стариковски сжимает плечи жены и поворачивает ее лицом к себе.
— Илюша, с ума сошел!
— Разве?
— Илюша, перестань!
Она высвобождается и первая входит в комнату.
Горит маленькая лампочка в рожке над тахтой.
На круглом столе стоит розовый китайский термос с горячим и крепким чаем, сахарница, две толстые фаянсовые кружки и тарелка с чем-то, прикрытая салфеткой. Неонила Кузьминична всегда оставляет им чай и что-нибудь вкусное — пирожки, булочки с вареньем, домашнее печенье, — если они уходят в театр. Но сегодня к салфетке приколота булавкой какая-то бумажка.
— Записка! — встревоженно говорит Надя. И залпом прочитывает вслух: — «Илья Васильевич, как придете, немедленно позвоните к себе в больницу». Почерк мамин. Но что там могло случиться?!
Вопрос явно риторический. Степняк уже в передней; слышно, как щелкает диск телефона — Илья Васильевич набирает номер.
— Наум Евсеевич? Это я, Степняк, — приглушенно говорит он. — Вы просили позвонить?
Тишина длится довольно долго, и затем снова голос Ильи Васильевича:
— Сейчас приеду.
Он возвращается в комнату.
— Два несчастных случая: автомобильная авария и опасное ножевое ранение, — Илья Васильевич говорит, не глядя на жену.
Он проверяет карманы пиджака. Ключи, папиросы, спички, деньги, носовой платок — все на месте. Можно идти. И он уходит, не сказав всей правды: в автомобильной аварии, случившейся неподалеку от больницы, пострадал не кто иной, как Иннокентий Терентьевич, председатель исполкома. А с опасным ножевым ранением в области сердца принесли из больничного двора Костю Круглова. Выехав из гаража, шофер едва не раздавил распластанное у самых ворот тело. Должно быть, раненого мальчика нарочно кинули там, чтобы создать видимость катастрофы.
Поймав такси почти у собственного подъезда, Степняк мчится по ночным пустынным улицам. Водитель молодой, сам не прочь прокатиться «с ветерком», а тут еще и пассажир попался подходящий. Как сел, так и заладил: «Жми, браток, жми… очень некогда!»
В приемном отделении на месте дежурного врача сидит один из студентов-стажеров. При виде «главного» он вскакивает.
— Где Гонтарь? — с невольным ожиданием новой беды спрашивает Илья Васильевич.
— Поднялся наверх. Сейчас вернется. Председатель исполкома уже в палате.
— А… раненый мальчик?
— Операция еще не кончилась. Оперируют товарищи Рыбаш и Львовский.