Из беседы ассистента фон Готы во время командировки в Грецию с заместителем начальника афинской полиции майором Никосом К.:
«Никос К.: Прежде всего я вас хотел бы уверить, что греческая полиция старается всем возможным содействовать своим иностранным партнерам и вообще всем иностранцам. К сожалению, мы встречаемся и с тем, что некоторые из них злоупотребляют нашим гостеприимством. Одним из таких людей оказался Хорстман.
У нас он появился с рекомендательным письмом от своего шеф-редактора, который известен как просвещенный любитель и ценитель греческой культуры. Поэтому мы, ничего не заподозрив, позволили Хорстману ознакомиться с жизнью нашей армии, с нашими тюрьмами. Представьте, как мы были поражены, когда, вернувшись домой, наше доброжелательное отношение он обернул против нас. И более того, он попытался проникнуть в личную жизнь некоторых наших уважаемых граждан. К счастью, наши сотрудники вовремя его задержали в тот самый момент, когда он пытался проникнуть в некую виллу.
Фон Гота: Чья это была вилла? Как долго он был под арестом и каким образом его выпустили?
Никос К.: Хозяйка виллы — Мария К., одна из любимейших наших актрис. Хорстман был под арестом всего сутки — минимальный срок, чтоб мы могли произвести предварительное расследование. Вам мы приготовили копию протокола о задержании. Тут же — и решение о его депортации из страны. И его заявление, которым подтверждается, что обращались с ним вполне по закону».
Из отчета о предварительном допросе пострадавшей, проведенном комиссаром Кребсом на Малингерштрассе:
«Кребс: Так вы нам вообще ничего не хотите сказать?
Пострадавшая: Нет!
Инспектор Михельсдорф: Ее зовут Хелен Фоглер, ей двадцать пять лет. Уже два года состоит на учете как особа без постоянной работы и без законных источников доходов. Остальные данные найдем в архиве.
Кребс: Это правда?
Хелен Фоглер (с трудом приподнялась; врач «скорой помощи» поддерживал ее; на Кребса она и не взглянула): Я обязана отвечать?
Врач: Вы ничего не обязаны — только дать обследовать себя. В таком состоянии вы не обязаны отвечать ни на какие вопросы».
— Доктор прав, — признал Кребс. Он снова взглянул на пострадавшую, и то, что увидел, глубоко врезалось ему в память.
На грязной улице перед ним лежала раненая женщина с измазанным кровью лицом и в порванном платье. Но все-таки было в ней что-то удивительно привлекательное. Огромные грустные глаза словно молили о помощи. Она всхлипнула:
— У меня нет сил…
Тем временем вахмистр Хубер III, остававшийся в машине, сообщил:
— Комиссар Кребс, депеша из полицай-президиума! — Кребс оставил Хелен Фоглер врачу, который слишком уж вокруг нее суетился, и, сев в машину, услышал в трубке голос своего друга Циммермана:
— Всего один вопрос. В котором заведении ты последний раз сцапал моего сына?
— Хочешь найти его там?
— Да, вот хочу взглянуть. А то уже забыл, как он выглядит.
— Знаешь, заведение, где его задержали вчера, не то место, где он обычно крутится… — заколебался Кребс.
Циммерман отреагировал не сразу.
— Мне кажется, ты знаешь о нем гораздо больше, чем сказал мне. Но это мы еще обсудим. Теперь бы я хотел знать, где он обычно встречается со своими дружками.
— В дискотеке «Зеро». Мне пойти с тобой?
— Не надо. Я загляну потихоньку.
— Ты меня разочаровала. — Вальдемар Вольрих довольно резко освободился из объятий Хельги Хорстман.
А та, нагая и распаленная, возмущенно сев в супружеской постели, заявила:
— Такого мне еще никто не говорил!
— Но я не имел в виду твою квалификацию в постели, там ты была, как всегда, неповторима! — Вольрих снова нырнул в ее груди. — И говоря, что ты разочаровала, я имею в виду совсем другое.
— Разве не обещала я, что достану все заметки Хорстмана о спекуляциях участками? А если обещала, то сделаю, — уверяла Хельга. — Достаточно, чтобы твоя фирма отвалила побольше денег. Что ты еще от меня хочешь? — Она снова тесно прижалась к нему.
— Откровенности! — заорал под весом ее тела Вольрих. И начал декламировать: — Доверия! Абсолютной и неограниченной преданности!
— А я согласна. Не ограничивайся и продолжай!