— Ясно! — снова подтвердил Фельдер. Циммерман, склонившись к Келлеру, негромко спросил:
— Как думаете, получится?
— Почему ты у меня спрашиваешь? Я всего лишь старик! — Циммерман хохотнул.
— Вы же не захотите, чтобы я отвез вас домой?
— Полагаю, будет лучше, если дома появишься ты, — посоветовал Келлер. — Жена тебя наверняка ждет.
— Она ждет меня все годы, что мы женаты.
У Циммермана вдруг резче обозначились все морщины на лице.
— И несчастье, постигшее нашего сына, проверит, что осталось от наших чувств.
— Веришь, я в такие моменты начинаю понимать, — заметил Келлер, — почему меня всегда считали хорошим криминалистом.
— Вы стали им, потому что были один на свете, только со своим псом, и не должны были делить время и силы между работой и семьей, — ответил Циммерман.
Келлер, соглашаясь, кивнул.
— Служба была единственным смыслом моей жизни и заменяла мне семью. И благодаря этому в ближайшие часы я сумею раскрыть тайну странной связи между Шмельцем и Хесслером. Определить, кто из них — злой дух, а кто — жертва. Надеюсь, мне удастся рассечь связующие их путы, как отрезают пуповину!
— Хорошо бы! — заметил комиссар. — А уж поодиночке я с ними справлюсь.
В перерыве концерта зрители повалили в фойе и к буфетам.
— Блестяще! — изрекал музыкальный критик Фюрст перед кучкой любопытных слушателей. — Только холодновато.
Клостерс пригласил Сузанну, разумеется, вместе со Шмельцем, на бокал шампанского. Им пришлось пробиваться сквозь толпу людей, жавшихся к ним, чтобы взглянуть на Сузанну, и тут же шарахавшихся в сторону. Шмельцу было не по себе. Озабоченно озираясь, он украдкой поглядывал туда, где стояли супруги премьер-министра, бургомистра и министра культуры. Но те делали вид, что его не замечают. Шмельцу стало казаться, что он тонет, задыхается, что люди начинают шарахаться и от него.
Потому он так радостно приветствовал первого же приблизившегося знакомого.
— Герр фон Гота, не так ли? Чем обязан?
— Я хочу вас попросить следовать за мной.
— Но куда?
— Вас ожидает Циммерман.
— Ох уж этот Циммерман!
— Не возмущайтесь, — с улыбкой посоветовал Клостерс. — Полицейских и женщин нельзя заставлять ждать. Иначе они теряют терпение, а это всегда приводит к неприятным последствиям. За нашу дорогую спутницу не беспокойтесь, я о ней позабочусь.
Из ответов на вопросы журналистов по поводу появления Сузанны Вардайнер на концерте в Дойче-музеум:
1. Супруга премьер-министра:
— Я здесь только для того, чтобы слушать концерт. Будьте добры с подобными вопросами обращаться к моему мужу!
2. Супруга одного из министров:
— Это просто скандал, я не боюсь этого слова. Это признак дальнейшего падения общественной нравственности… Нет, я не могу слова дурного сказать о Шмельце. Кстати, он во время антракта тактично удалился. Но этот Клостерс…
3. Начальник отдела культуры магистрата:
— А что в этом, простите, особенного? На концерт может прийти любой, и сопровождать его тоже может кто угодно. Куда мы придем, если будем обсуждать, кто, с кем и почему?
4. Супруга бургомистра:
— Изумительный концерт! Я так заслушалась, что просто не заметила фрау Вардайнер. Поэтому не могу…
5. Музыкальный критик Фюрст:
— Да, я заметил какое-то беспокойство среди зрителей — шепот постоянно мешал слушать музыку… Это было довольно неприятно, но что было причиной, не знаю.
В 21.15 Ляйтнер сказал Хесслеру:
— Поехали, в полицай-президиуме хотят знать ваш размер воротничка! И вашу машину возьмем.
— Вы сядете за руль? — спросил внешне спокойный Хесслер.
— Нет, это я предоставляю вам, — усмехнулся Ляйтнер. — Только я вас попрошу не гнать выше пятидесяти.
— Вы меня обижаете, — уверял его Хесслер. — Если считаете, что я нервничаю, то ошибаетесь. Мне нечего бояться!
— Рад это слышать. — Снайпер и каратист Ляйтнер одобрительно улыбнулся. — Но только попробуйте сделать хоть одно лишнее движение, Хесслер, сильней нажать на газ или пошалить с рулем — и приехали!
— Не нужно меня пугать, я не боюсь. Чего вы, собственно, хотите? Ведь я всегда и всюду лишь выполнял свои обязанности!
— Видите, тут мы похожи. Я тоже выполняю свои, — заметил Ляйтнер. — Но к чему это иногда может привести? Меня, например, к тому, что время от времени приходится отделать кого-нибудь так, что он несколько месяцев отлеживается в гипсе или остается калекой на всю жизнь. А иногда приходится кое-кого и прихлопнуть. И так всегда, мне жаль! Так что лучше уж вы меня не заставляйте…