Очевидно, выражение моего лица показывало мою тревогу, потому что Сторми спросила:
— Что не так?
Не успел я ответить, как в комнату поднялся дух Курта, как будто последние несколько минут он странствовал, скрытый от нас, между потолком кухни и полом спальни. Он снова предстал со смертельными ранами, истекающий кровью, демоническая фигура, воздух вокруг которой был дымящимся, сгущенным, как будто он захватил с собой немного темноты из царства мёртвых, к которому принадлежал. Сердито посмотрев на Роберту, а потом на меня, он постоянно показывал на мясницкий тесак в своей шее, как будто я мог не обратить на него внимания. Обличительно указывая пальцем в направлении женщины, которая его убила, он выглядел одинаково взбешённым и разгневанным, несомненно сделав заключение, что у меня IQ амёбы.
— Ты уже получил правосудие, которое заслужил, — сказал я ему. — Ты больше не принадлежишь этому месту. Просто уходи.
Роберта спросила:
— С кем ты говоришь?
Разъярённый невозможностью избить до смерти женщину либо дубинкой для боевых искусств, либо скалкой, Курт вытащил тесак из шеи и бросил в меня. Так как это был ненастоящее лезвие, только его идея, оно пролетело сквозь меня, не причинив вреда.
— Ты больше не можешь причинить вреда в этом мире, — сказал я ему.
— С кем он говорит? — спросила Роберта Сторми.
— Ни с кем, — ответила Сторми. — Он просто с причудами. Есть ли другие ключи?
— Причуды? — Кристен встревожилась от возможности того, что у незнакомца другое смертоносное сумасшествие. — Что ты имеешь в виду под причудами?
— Особенности, — сказала Сторми. — Но в хорошем смысле. Он с причудами, но милый. — Она снова повернулась к Роберте: — Есть ли ещё какие-нибудь ключи?
Его голова теперь надёжно сидела на шее, лицо искривлено бешенством, Курт поднял руки, и из его ладоней начали исходить концентрические импульсы энергии, видимые только мне и больше никому.
Я произнёс:
— Ой.
Духи, задержавшиеся в этом мире, могут навредить оставшимся только одним способом. Если их жизни были запятнаны множеством злых деяний, если они в достаточной степени духовно озлоблены, то способны преобразовывать свою демоническую ярость в разрушительную энергию и направлять её на неодушевлённые предметы.
Курт превращался в полтергейста.
— В этом нет смысла, — дал я ему совет. — Всё, что ты делаешь, так это оттягиваешь неизбежное и обеспечиваешь себе ещё большие страдания после того, как, наконец, перейдёшь в другой мир.
— Он странный, — сказал Кристен, имея в виду меня.
— С причудами, — настаивала Сторми.
Не обращая внимания на мои заклинания, Кристен закричала:
— Роберта! Есть ли где-нибудь другие ключи?
Роберта проверила карманы, она казалась удивлённой.
— Может быть, эти, — сказала она, передавая кольцо с десятью или двенадцатью ключами.
Импульсы энергии, которые выпускал Курт, становились ярче, концентрические волны исходили от него чаще, чаще.
Дверь спальни закрылась с хлопком до того, как кто-то успел к ней двинуться. Роберта уронила новую связку ключей, поспешив через комнату, и начала дёргать ручку замка туда-сюда.
Я сгрёб ключи и кинул их Сторми.
Когда дверь не поддалась, Роберта вернулась к нам, дрожа и тряся правой рукой, как будто дверная ручка была ледяной.
— Вот он! — сообщила Сторми, когда нашла правильный ключ к наручнику.
Освободившись, Кристен тут же спрыгнула с кровати, как будто она пропиталась чем-то губительным, несоизмеримо более ужасным, чем чёрная чума. Хотя Роберта и спасла её жизнь, она отшатнулась и от неё, как будто не уверенная, что всё было так, как казалось. Мы со Сторми тоже вызывали подозрение. Она побежала к двери, но достигла не большего успеха, чем Роберта.
Ящики прикроватной тумбочки открылись сами по себе, захлопнулись, выдвинулись, закрылись, и теперь ящики комода, шурша по направляющим, закрывались со стуком, стучали, стучали. Комод из красного дерева полностью выплюнул свои ящики полностью, раскидав их содержимое, и они загремели об пол.
Наплыв эмоций Роберты — скорбь, злость, безумная ярость — спал до низкой степени ужаса. Она стояла, охваченная благоговейным страхом, поворачиваясь туда и сюда, борясь с очевидной ясностью своих чувств — «Этого не может быть, никогда, нет, нет» — и поднимая свои руки, и так уже покрытые синяками, защищаясь от любых снарядов, которые могли полететь в её сторону.
Шестифутовая цепь, прикреплённая рым-болтом к спинке кровати, с грохотом поднялась с матраца, извиваясь в воздухе, как зачарованная змея, наручник был похож на голову кобры, готовую укусить.