— Холмс, предположим, что эти люди, кто бы они ни были, действительно хотели от нее избавиться. Быть может, они довели ее до попытки самоубийства и именно поэтому она бросилась в канал при первой же возможности?
— Справедливый вопрос, Ватсон. Более того, бьющий в самую точку, хотя по-прежнему остается бесконечное число возможных объяснений. И каждое из них, как я подозреваю, зависит от того, кем окажется наша подопечная.
— Может быть, мы все преувеличиваем, на самом же деле ничего такого вовсе нет? — осмелился возразить я, хотя не собирался лишать моего друга возможности поправить здоровье с помощью очередного расследования. Тем не менее лучше не тешить себя напрасной надеждой. — А если она просто несчастная жертва житейской драмы, скажем, безответной любви?
— Все это не годится, Ватсон, — рассмеялся он. — Прежде всего, женщина эта — иностранка. Под гипнозом она отвечала на вопросы по-английски с американским акцентом. Кроме того, упомянула некоего барона фон Лайнсдорфа — фигуру немалую. И наконец, — сказал он, поворачиваясь ко мне, — что нам до того, если дельце окажется пустяковым? И в этом случае оно принесет некоторое удовлетворение. У этой несчастной, если она бедна, не меньше прав надеяться на торжество справедливости, чем у более богатых и влиятельных представительниц ее пола.
Я не нашелся, что возразить, и мы молча пошли рядом. Эта часть города казалась менее привлекательной, чем те места, что мы видели раньше.
Домишки здесь были двухэтажные, больше деревянных, чем каменных, грязные и давно не крашенные. Они спускались до самой воды к каналу. На каменистом берегу валялись утлые лодчонки, напоминавшие выброшенных на сушу маленьких китов. Довершали унылую картину низенькие телеграфные столбы с провисшими проводами и сам канал. Грязный, заболоченный, забитый неприглядного вида баржами (Вена снабжалась главным образом по воде), он напоминал мне скорее Темзу, хотя был частью голубого Дуная, что нес свои воды в нескольких милях к востоку, вне нашего поля зрения.
Кое-где виднелись склады и причальчики, перемежавшиеся с рядами ветхих жилищ. По взрывам хохота и визгу аккордеона можно было безошибочно угадать местонахождение убогой пивнушки, даже отдаленно не походившей на роскошное кафе Гринштайдля. Справа, в четверти мили от нас, просматривался мост Аургартен, где и произошла попытка самоубийства.
— Невеселое местечко, — заметил Холмс, осматривая окрестности, — любое из этих строений могло бы послужить тюрьмой для Нэнси Слейтер.
— Нэнси Слейтер?
— За отсутствием другого имени придется довольствоваться этим, — спокойно ответил Холмс. — Я не врач и не могу рассматривать ее как пациентку; называть клиенткой тоже не годится при нынешних обстоятельствах. В конце концов, она не в том состоянии, чтобы разговаривать с нами, тем более просить действовать от ее имени… Ну что же, вернемся? Думаю, доктор Фрейд настолько любезен, что устроил для нас сегодня вечером поход в оперу. Мне не терпится послушать Вителли, хотя поговаривают, он уже не тот, что бывало. В любом случае мне хотелось бы удостовериться, что вечерний костюм, который вы для меня приобрели, мне впору.
Решив так, мы повернулись и выбрались из трущоб тем же путем, что и пришли. По дороге домой Холмс говорил мало: мы задержались лишь на почте, куда он зашел отправить телеграмму. Хорошо его зная, я не стал мешать его раздумьям, а попытался сам, впрочем, безуспешно, поломать голову над загадкой, не забегая в своих рассуждениях вперед фактов. Однако все было напрасно, и я бросил это непосильное занятие. У меня не такой логичный и дисциплинированный ум, как у моего друга: то и дело я сбивался на романтичные и совершенно невероятные истории, и у меня не хватало мужества поделиться своими соображениями ни с кем, кроме как с самим собой.
В одном, впрочем, я весьма преуспел. Одежда, которую я заказал у Хорна, великолепного портного на Стефенплац, сидела на сыщике безупречно. Зная его размеры, я даже попросил кое-где убавить дюйм-другой, принимая во внимание, что Холмс сильно похудел.
Когда мы вернулись, доктор Фрейд был уже дома и поджидал нас с новостями, которые Холмс мог бы прекрасно раздобыть и сам, знай он город и язык в достаточной степени. Поиски заняли немало времени, однако Фрейд сумел навестить одного из своих пациентов во второй половине дня. Он никогда не забывал о тех, кого именовал «человек-волк», «человек-крыса» или как-то еще.
Барон Карл Гельмут Вольфганг фон Лайнсдорф, как сообщил нам Фрейд, приходился троюродным братом императору Францу Иосифу с материнской стороны. Родился он не в Австрии, а в Баварии, и большая часть его состояния, главным образом заводы по производству оружия и боеприпасов, находилась в Германии, в долине Рура.