Украдкой взглянув на Фрейда, я убедился, что он тоже ломает голову над этой загадкой, хотя со стороны могло показаться, что он глубоко взволнован судьбой персонажа в медвежьей шкуре. Однако блеск его глаз говорил мне, что мысли его бродят очень далеко.
В ландо по дороге домой от Холмса опять ничего нельзя было добиться: он упрямо не хотел разговаривать о деле и лишь делился своими впечатлениями от представления.
Когда мы наконец-то оказались в кабинете на Бергассе, 19, Фрейд пожелал жене спокойной ночи, нам же предложил бренди и сигары. Я принял оба предложения, Холмс же довольствовался кусочком сахара из белой фарфоровой вазочки на кухне. Мы расположились в креслах и совсем уже собрались обсудить дальнейшие действия, как Холмс, пробормотав извинения, сказал, что скоро вернется. Когда он вышел, Фрейд нахмурился, поджав губы, и грустно посмотрел на меня.
— Вы не будете возражать, Ватсон, если я тоже оставлю вас ненадолго? Впрочем, будет лучше, если вы пойдете со мной.
Озадаченный, я последовал за ним. Фрейд быстро вышел из кабинета, взбежал по лестнице и без стука распахнул дверь в комнаты Холмса. Тот сидел за бюро и смотрел на шприц и склянку, где, видимо, находился кокаин. Он не удивился нашему появлению; я же был настолько поражен, застав его за этим занятием, что просто раскрыл рот от изумления. Фрейд не шелохнулся. Между ним и Холмсом как бы происходил разговор без слов. Затем, вымученно улыбнувшись, сыщик нарушил молчание.
— Я только подумал об этом, — сказал он наконец с расстановкой. В голосе его звучало легкое сожаление.
— Мне все стало ясно, как только я увидел у вас кусочек сахара, — возразил ему Фрейд. — Да будет вам известно, некоторые ваши приемы не слишком-то отличаются от того, что уже отмечено медициной. Во всяком случае, вам следует хорошенько подумать: если вы сорветесь, то уже ничем не сможете помочь ни нам, ни той молодой особе, которую собирались вытащить из беды сегодня утром в больнице.
— Я знаю.
Подперев подбородок, он вновь уставился на склянку, лежавшую на ночном столике. Сосуд с кокаином и шприц напоминали вид даров на жертвеннике. Я содрогнулся при мысли, сколько же несчастных, оказавшихся во власти своего пристрастия, вынуждены поклоняться этому идолу. Но еще до того, как Холмс встал и отвернулся, я уже знал, что он больше не из их числа.
Он сгреб склянку и шприц и с безразличным видом протянул их Фрейду (я так никогда и не узнал, откуда они взялись у Холмса). Затем вытащил черную вересковую трубку и вышел из комнаты следом за нами, осторожно прикрыв за собой дверь.
В кабинете, когда мы вновь заняли свои места в креслах, Фрейд предпочел не упоминать о случившемся. Вместо этого он описал Холмсу, как мы повстречались с бароном в «Маумберге». На протяжении всего рассказа сыщик хранил молчание. Лишь однажды переспросил:
— Плохо отбивает слева, вы говорите? Любопытно, любопытно. А как у него подача?
Я перебил эти странные расспросы, поинтересовавшись, удалось ли Холмсу прийти к каким-либо выводам, касающимся нашего дела.
— Только к самым очевидным, — отвечал он. — Кроме того, все они весьма приблизительны, могут измениться сообразно обстоятельствам и нуждаются в доказательствах.
— А для кого, собственно, это может иметь значение? — спросил Фрейд.
— Для суда. Мы можем делать какие угодно выводы, но, если не удастся получить доказательств, лучше вообще не соваться в эту историю. — Он усмехнулся и налил себе бренди, от которого ранее отказался. — Они хитры, чертовски хитры. Там же, где хитрость не помогла, пришел на помощь случай, подбросивший нам свидетельницу, чьи показания не только весьма скудны, но и, несомненно, вызовут подозрения, если вообще не будут отвергнуты судом как не имеющие силы.
Он молча пыхтел трубкой, в то время как мы наблюдали за ним, не решаясь нарушить течение его мысли.
— Боюсь, я не очень-то разбираюсь в европейской политике, — наконец вздохнул Холмс. — Доктор Фрейд, не могли бы вы помочь мне?
— Каким образом?
— Мне всего-навсего необходимы самые общие сведения. Отто фон Бисмарк жив, не так ли?
— Думаю, что да.
— Но он больше не канцлер Германии?
Фрейд посмотрел на Холмса в изумлении.
— Ну конечно же, нет, вот уже больше года.
— Вот как! — Холмс вновь погрузился в молчание, пока мы с Фрейдом недоуменно переглядывались.
— Но послушайте, герр Холмс, что общего имеет фон Бисмарк с…
— Ну как вы не понимаете? — Холмс вскочил и заходил по комнате. — Нет, это невозможно. — Потом, вернувшись на место, сказал: — Грядет война в Европе, это же совершенно ясно.