Если ты струсил и не остановил хулигана, бьющего стекла в соседнем доме или обижающего первоклассника, то, как ни противно самому себе признаваться в трусости, для утешения есть все же хоть и узенькая, но лазейка: «Завтра мне попадется другой хулиган, и уж ему-то я обязательно покажу, где раки зимуют!»
В полете такое «утешение» исключено.
Первыми погибают в воздушном бою трусы и ротозеи. Если ты не собьешь врага с первой атаки до того, как он обнаружит твой самолет, то еще неизвестно, чем окончится поединок…
В воздухе побеждает только тот, кто даже в самых тяжелых условиях не теряет власти над собой, не позволяет себе распускаться. С этим трудным умением не родятся, оно приобретается так же, как умение выполнять глубокие виражи.
Я расскажу тебе об Артеме Молчанове, и ты увидишь, что это так.
Случилось это уже давно, больше двадцати пяти лет назад. Был такой летчик тогда, Артем Молчанов; увидел он, как пилотировал Чкалов. Увидел — «заболел», получил, можно сказать, ранение в самое сердце. Поразило его не вообще мастерство великого летчика — Молчанов и сам был отличным пилотом, — потрясла его ничтожная высота, на которой Чкалов свободно и красиво управлял машиной.
Выходя из пикирования, Чкалов пригибал траву воздушной струей; в считанных метрах над стартовой дорожкой он пролетал вверх колесами, переворачивался, брал высоту и снова шел навстречу земному шару.
Молчанов лишился покоя. Он был слишком опытен, чтобы пытаться повторить чкаловский рисунок, и слишком молод, чтобы не мечтать о нем.
Нет на свете летчика, который бы не боялся земли. Земля не прощает ошибок пилоту, она одинаково строга и к младшим лейтенантам и к генералам.
На высоте триста — четыреста метров Артем пилотировал уверенно и красиво, спуститься ниже ему не позволял трезвый расчет. Нужна была тренировка. Но каким образом убедиться в точности своей работы, как проконтролировать каждое свое движение, чтобы не допустить ошибки даже на метр? Этого он не знал.
Летал Молчанов много, по-истребительски энергично и дерзко. В каждом полете искал он ответа, искал, но не находил.
Иногда ему хотелось ринуться вниз, к земле, испытать свое счастье над летным полем, рискнуть, черт возьми, — может же Чкалов! Но Артем умел держать себя в руках, и до безрассудства дело не доходило.
А ответ лежал где-то рядом, Артем это чувствовал. Протяни руку, бери…
Однажды, разогнав машину над аэродромом, Молчанов крутой горкой полез вверх, на мгновение пропал горизонт, машину окутало мутно-белое месиво облаков, но это случилось только на одно мгновение: истребитель, продолжая набирать высоту, легко вырвался в заоблачную высь, навстречу сверкающему солнцу.
Артем оглянулся по сторонам и ахнул. Ровное поле пушистых облаков раскинулось под ним. Оно поражало чистотой и бескрайностью, не было у него ни начала, ни конца. Хотелось потрогать рукой живую, клубящуюся пену. Вот она, «условная земля»!
Пропадающее с высотой ощущение скорости полета снова с особенной силой захватило Молчанова. Косая темная тень его истребителя стремительно перемещалась по облачной равнине.
«Вперед! Вперед!» — ревел двигатель. Опережая машину, уносились вдаль мысли.
Не раздумывая, начал Молчанов пилотаж и сразу же убедился, что правильно сделал, начав его именно здесь, над облачным мягким полем, а не над жесткой нашей планетой: на первой же фигуре машина зарылась в облака.
Снова и снова пытался Молчанов повторить чкаловский пилотаж. Но напрасно — то, что легко удавалось Чкалову, для Артема каждый раз заканчивалось «катастрофой». Высоты не хватало — машина окуналась в облака. Не выходила ни одна фигура.
Молчанов — истребитель. На земле это спокойный, пожалуй даже флегматичный человек с некрасивым усталым лицом. В воздухе — «зверь», летчик злой, несгибаемый.
На аэродром он вернулся расстроенный, сказал друзьям:
— Сегодня я шесть раз был покойником. Условно, правда, но все равно обидно. Главное, не могу понять, в чем дело, где собака зарыта…
В ответ на такое неожиданное сообщение товарищи не преминули окрестить Артема «условным покойником». Иное прозвище, как репей, пристанет — не скоро отлепишь. С того дня на аэродроме начали даже забывать настоящую фамилию Артема: «условный покойник» — и все тут…
А время уходило.
Прошел июль, на исходе был уже август. При каждой возможности «условный покойник» летал за облака. Тренировался Молчанов упрямо и настойчиво. Не сразу над облаками начинал он теперь пилотаж. Молчанов брал заведомо увеличенное превышение, потом постепенно сокращал его, контролировал каждое движение, придирался к себе так, как никогда не придирается ни один даже самый строгий инспектор. Артем сбрасывал высоту метр за метром — приучал себя к близости «условной земли».