И только один человек в полку сохранял полное спокойствие. Гвардии старший лейтенант Нико Ломия развлекался несколько необычным образом. Подолгу просиживал он на подоконнике, бросал перед собой из горсти спички, смотрел на них секунду-другую, сгребал в ладонь и снова повторял все сначала.
— Что ты делаешь, Нико? — спрашивали летчики Ломлю. — Гадаешь, что ли?
Ломия отмахивался от товарищей и, ничего не объясняя, продолжал бросать спички.
— Рехнулся он, что ли? недоумевали друзья, пробовали подтрунивать над ним, но Ломия, не обращая никакого внимания на обидные словечки, делал свое дело.
О странных выходках гвардии старшего лейтенанта узнал наконец сам командир полка. Он вызвал летчика для объяснения, и тот сказал ему, что тренирует на спичках… зрительную память. Бросит наугад горстку и, не считая, старается одним взглядом определить, сколько спичек лежит на подоконнике.
— Ну и как, получается? заинтересовался полковник.
— Немножко получается. Сначала только до семи выходило, потом до двенадцати дошел, думаю, однако, все пятьдесят освоить…
Командир полка, отпуская Ломию, сказал на прощание:
— Ну-ну, раз веришь, что пригодится, действуй…
Через полгода имя Нико Ломия гремело по всему северному фронту. Его по праву зачислили в лучшие разведчики воздушной армии.
Проносясь над военными объектами врага, Ломия никогда не ошибался в подсчетах. Уйдет в далекий тыл противника, бродит в чужом небе, высматривает, что где, и уж если радирует: «В квадрате 42–11 эшелон из двадцати шести крытых вагонов, четырех платформ, двух цистерн», можно не сомневаться — данные точные…
Уметь все видеть в воздухе, принимать правильные решения, находить выход в сложной обстановке трудно потому, что все в полете совершается быстро, во много раз быстрее, чем на земле…
Разговор о скорости полета — серьезный и очень важный разговор.
Девяносто километров в час — хорошая скорость для автомобиля. Но что все-таки значат эти девяносто километров в час? Шофер, ведущий машину на таком режиме, покрывает полтора километра в минуту. А летчик? Даже на тренировочном самолете он проскакивает за минуту два-три километра, а на реактивном истребителе — и все двадцать!
Что же получается: шофер и летчик люди одинаковые, но тому, кто управляет машиной в воздухе, приходится думать, принимать решения, действовать в десять — пятнадцать раз быстрее, чем тому, кто ведет машину по земле. Так? Как же, за счет чего один человек может быть в десять — пятнадцать раз расторопнее, находчивее, поворотливей другого? Думаю, что я не ошибусь, если скажу — прежде всего за счет тренировки.
Наблюдательность, выдержка, глазомер вырабатываются не только в полетах, но и «про запас» на земле.
Едет по улице машина, летчик смотрит на нее не только как на препятствие, мешающее ему пересечь дорогу, — он непременно постарается заметить марку автомобиля, запомнить груз, который тот везет, разглядеть номер…
Идешь мимо дома — и невольно обращаешь внимание, сколько в нем этажей, какого фасона двери, какие занавески на окнах, сколько балконов на фасаде, что растет в палисаднике…
Привычка все разглядывать, все запоминать — цепкая привычка. Ее нелегко воспитать в себе, но уже совершенно невозможно, став раз в жизни внимательным, отучиться от этого. Да и к чему расставаться с хорошей привычкой? Ведь наблюдательному, остроглазому человеку, если он и не станет летчиком, жить легче — и в мирное и в военное время, и на твердой земле, и в штормовом море.
Не жалей времени, потраченного на этот разговор; я уверен, что он тебе еще пригодится!
А теперь нам пора на аэродром.
АЭРОДРОМ
Вероятно, на земле нет двух совершенно одинаковых аэродромов, так же как нет двух абсолютно похожих площадей или улиц.
Мне довелось перевидать немало летных полей — приходилось садиться и в роскошных аэропортах с широкими бетонированными взлетно-посадочными полосами, и на летных полях, перекрытых металлическими плитами, которые гремели под самолетом, как привязанное к телеге ведро, и на узких лентах-просеках, наскоро замощенных бревнами, и просто на лугах, иногда размеченных белыми и красными флажками, а часто с одним только полотняным «Т» посередине.
Я расскажу о своем самом первом аэродроме. Может быть, именно потому, что это летное поле было первым в моей жизни, я и теперь, спустя двадцать с лишним лет, вижу его во всех деталях.