— Здравия желаю, товарищ лейтенант! А я — за вами.
Купрейчик удивленно взглянул на тревожное лицо милиционера.
— Как это за мной? У меня же свадьба!
Милиционер посмотрел прямо в глаза Алексею и дрогнувшим голосом сказал:
— Товарищ лейтенант, война!
3
ВОЛОДЯ СЛАВИН
Это воскресенье уже никого не могло радовать. Открытие озера, праздничные гуляния не состоялись.
Ярко светило солнце. Было жарко. Жизнь в городе будто потекла по другому руслу. Люди утратили покой, душевное равновесие, суетились, то там, то здесь собирались группами, что-то тревожно обсуждали.
По булыжным мостовым громыхали пароконные упряжки, порожние и груженые «газики», ЗИСы. Предостерегающие трамвайные звонки звенели чаще, чем обычно.
В 12 часов громкоговорители разнесли официальное сообщение о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. «Война!» — теперь это слово обрело не отвлеченное, а совершенно конкретное значение. Война со всеми ее несчастьями ворвалась в родной дом. Правда, в сознании пятнадцатилетнего парня она все еще представлялась лихими кавалерийскими атаками, стремительными походами советских танков, победными маршами. Поэтому Володя никак не мог разделить опасений взрослых людей. Внимательно вглядываясь в их суровые, озабоченные лица, он сам себя спрашивал: "Что случилось? Враг напал? — И тут же находил успокоительный ответ: — Ясно каждому, даже младенцу, что зарвавшиеся фашисты получат отпор. Ведь недаром в песне поется: «И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом». Володя и думать не мог, что гитлеровцы придут сюда.
Прошло несколько дней, и среди жителей поползли слухи, что немцы приближаются к Минску. Вскоре по городу бесконечной вереницей потянулись беженцы, разрозненные воинские части. Володя вместе с соседскими ребятами бегал на окраину города, где стояли красноармейские подразделения. Мальчишки видели, как лихорадочно они свертываются и вместо того, чтобы направляться в сторону фронта, почему-то идут в обратном направлении.
— Драпают, — хмуро бросил кто-то из мальчишек.
— Что ты мелешь? — оборвал его Володя. — Не драпают — в обход пошли. Чтобы с тыла врезать по фашистам.
Сказал так, а сам продолжал мучиться мыслью: «Как же так? Почему в городе только и слышно об отступлении?»
Когда Володя пришел домой, то увидел, что мать лихорадочно собирает пожитки, готовит семью к отправке на восток. Неожиданно зашел отец, обращаясь ко всем, сказал:
— Никуда не собирайтесь. Мы остаемся. — И, перехватив тревожный взгляд матери, добавил: — Остаемся потому, что так надо.
Он больше ничего не сказал, выхватил из буфета кусочек ветчины, немного перекусил, выпил кружку кваса и сразу же ушел из дому.
28 июня оккупанты ворвались в Минск. Они показались как-то неожиданно. Словно из густых черных облаков дыма горящих домов. По улице, мимо дома, где жили Славины, медленно прошли какие-то небольшие диковинные машины на гусеничном ходу.
Одна из них остановилась недалеко. Володя не выдержал и решил посмотреть, какие они — немцы, взял ведро и направился к водокачке. Он шел не торопясь, внимательно приглядываясь к странной машине, с торчавшим стволом пулемета впереди и с белыми крестами на бортах. Позже парень узнал, что это — танкетка.
Из танкетки вылезли двое. Один в шлеме и с пистолетом на боку, второй без головного убора, в руках держал автомат. Они молча и настороженно осматривали улицу. Тот, который был с автоматом, кивнул в сторону парня и что-то на непонятном языке сказал, и они оба стали смотреть на приближавшегося Владимира. Володе стало страшно, ему захотелось повернуться и задать стрекоча, но он переборол страх, убеждая себя, что воды же все равно надо принести и если пойдут взрослые, то немцы наверняка их зацепят. Немцы молча проводили его глазами, но не остановили. Володя стал набирать в ведро воду, а сам искоса поглядывал на пришельцев. Неожиданно из ближайшего двора выскочила небольшая лохматая собачонка и заливисто начала облаивать незнакомцев. Немец поднял одной рукой автомат и стал целиться.
«Он убьет ее!» — забеспокоился Володя и поднял с земли небольшой камешек, взял в левую руку наполненное ведро, быстро направился обратно. Приблизившись к танкетке, он прикрикнул на собаку: «Пошла вон!» — и запустил в нее камешек. Собака убежала во двор, а немец неожиданно перевел автомат на поравнявшегося с ним парня. Володе захотелось бросить ведро, закричать и бежать, но он заставил себя идти тем же неторопливым шагом.
«Не будет же он в меня ни с того ни с сего стрелять», — успокоил он себя.
В то время он еще не знал о зверствах фашистов, которые не видели разницы между собакой и мальчишкой. Позже Володя Славин убедится в этом, а сейчас он, сдерживая себя, медленно шел под дулом автомата. Расстояние в двадцать метров ему показалось огромным, и когда он вошел в коридор и поставил ведро на лавку, то его стало знобить. Владимир прошел в свою комнату и лег на постель. В мыслях все перемешалось: немцы, танкетка, собачонка и дуло автомата как-то странно мелькали в глазах.
А город быстро наполнялся немецкими войсками. Потекли бесконечные колонны солдат. В клубах пыли, густо чадя гарью из выхлопных труб, с грохотом двигались танки, проносились грузовики с военным снаряжением, по окраинным улочкам сновали немецкие мотоциклисты. Слышалась чужая резкая речь. Городское население затаилось, улицы опустели. Кто не успел уйти на восток, сидели за закрытыми дверями и ставнями, зашторенными окнами, через щелки в занавесках настороженно следили за оккупантами. А те чувствовали себя хозяевами, громили магазины, рыскали по домам, автоматами косили кур.
— Тяжело нам будет, сынок, — горевала мать. — Ты уж без разрешения не ходи на улицу.
Отец за эти дни сильно изменился, стал хмурый и неразговорчивый и чаще обычного попыхивал цигаркой. В квартиру вошли тревога, ожидание чего-то неизвестного.
...А война катилась все дальше на восток.
Ребята теперь собирались в огороде, в тени вишен, и разговор вели только о боевых событиях. Как-то Лена сказала:
— Слышали? Немцы Немигу и Танковую обносят колючей проволокой. Говорят, будто туда жителей сгонять будут. Это у них гетто называется. Чудное какое-то слово. — И, помолчав немного, добавила: — Страшное слово...
Володя уже слышал от взрослых, что немцы хотят заключить в гетто всех евреев. Он не мог представить, что Лева Соловейчик, Роман Фишман, с которыми он дружит и почти ежедневно встречается, будут жить там, за колючей проволокой.
— Ребята, давайте посмотрим, что они там делают, — предложил Володя. Ребята согласились и тут же направились на улицу Танковую. Шли группой, прижимаясь друг к другу. Еще бы! Это был их первый выход в город. Немцев по улицам ходило много. Ребята уступали им дорогу, сходя с тротуара на проезжую часть. Володя заметил, что чужаки не обращают никакого внимания на детей.
Вскоре ребята оказались на высокой горе, с которой открывался вид на Танковую. Внизу протянулись ровные ряды проволочных ограждений. На вышках были установлены пулеметы. Чуть левее, возле двухэтажного каменного дома, веселились полураздетые немцы. Они с гоготом обливали друг друга водой, горланили песни. Недалеко от них дымилась походная кухня. Ребята молча, не сговариваясь, направились в сторону площади Свободы.
— Пацаны, стойте! — крикнул кто-то из мальчишек. Они увидели большой лист бумаги, наклеенный на стену дома. Это было «Воззвание к жителям занятых областей». Ребята подошли поближе к стене, стали читать. Почти каждая строка «воззвания» угрожала суровыми карами: за неподчинение германским военным или гражданским властям — расстрел без суда и следствия, за помощь бойцам Красной Армии, попавшим в окружение, — расстрел, за хранение огнестрельного и холодного оружия — расстрел на месте.
Лена чуть слышно прочитала вслух: «В случае невозможности обнаружения виновных германские власти будут вынуждены принять насильственные меры против всего населения. Во избежание расстрела невинных заложников, сжигания домов и других суровых наказаний все население обязано стараться обеспечить спокойствие и порядок...»
Девочка повернулась к ребятам:
— Что же это такое получается? За одного или нескольких виновных должно отвечать все население? Выходит, за любую провинность они могут убить?