— Пошли, братцы!
Вскоре они уже были в передней траншее, где их ожидали двое одетых в белые маскхалаты саперов. Обоих разведчики знали в лицо. Они уже не первый раз сопровождали их в нейтральной полосе. Поздоровались. Купрейчик весело спросил:
— Не надоело вам с нами возиться, по снегу ползать?
— А у нас служба такая, — усмехнулся пожилой сержант.
Стоявший ближе других к саперам Зайцев протянул им пачку папирос:
— Закуривайте, мужики.
Сержант сразу же взял пачку, попытался рассмотреть название, но было темно. Тогда он достал из нее две папиросы и, поделившись с товарищем, протянул пачку обратно, спросил:
— Трофейные?
— Нет, наши. Но считай, что трофейные, мы их с боем у интендантов добываем.
Зайцев пачку сигарет у сапера не взял, великодушно сказал:
— Дарю.
— Не откажемся, — ответил сержант. Это у него прозвучало как благодарность.
Купрейчик подождал, пока перестанет мерцать последняя папироса, приказал:
— Вперед.
Первыми, вжимаясь в снег, поползли саперы. За ними медленно один за другим двинулись разведчики.
Вот они приблизились к проволочному заграждению. Сержант лег на спину и осторожно взял нижнюю проволоку обеими руками, дождался, пока его более молодой товарищ перекусил ее ножницами, тихонько развел концы по сторонам и зацепил их за целый провод. Затем саперы то же самое проделали со второй ниткой, и проход был готов.
Сержант легко пожал чуть выше локтя руку Купрейчика, и саперы один за другим поползли обратно.
Дальше разведчикам надо было двигаться одним. Расстояние небольшое — всего метров двадцать — и вражеская траншея. Сдерживая дыхание, разведчики начали приближаться к ней. Вскоре на фоне белого снега замаячила фигура часового, вернее только его спина. Часовой, чтобы не замерзнуть и размять ноги, прохаживался в траншее, удаляясь влево от разведчиков. Когда накануне днем Купрейчик изучал оборону противника, то он сразу же обратил внимание, что часовой от блиндажа все время уходит влево. Поэтому старший лейтенант и решил проскочить через траншею рядом с блиндажом в тот момент, когда часовой будет удаляться от него.
И вот лежат разведчики в семи-восьми метрах от бруствера, настороженно глядя на часового. А он, как назло, остановился. «Увалень несчастный! — ругал его Купрейчик. — Лень тебе пройтись, топчешься, как медведь, на месте!» Вдруг немец, высунувшись наполовину из траншеи, начал напряженно смотреть в их сторону. «Неужели учуял?» — думал старший лейтенант, а сам на всякий случай осторожно снял с ремня гранату. Но вот часовой занял обычное положение в траншее и через минуту пошел от блиндажа. Купрейчик махнул рукой: «Вперед!» — и первым начал приближаться к траншее. У бруствера еще раз внимательно посмотрел в спину часовому — не повернется ли. Нет, тот продолжал удаляться. Ему до поворота в обратную сторону надо сделать еще шагов десять. «Успеем», — решил командир и, поднявшись, перепрыгнул траншею. Пробежав пять-шесть шагов, разведчики залегли. Теперь надо потихоньку отползать от траншеи. Они понимали, что сейчас, когда ветер дует в сторону немца, тот может услышать даже легкий шум. Поэтому двигались очень осторожно, напряженно поглядывая на часового, который уже приближался к блиндажу. Теперь для разведчиков было главным, чтобы он не заметил на снегу их следов. Но тот дошел до блиндажа и повернул обратно. Все вздохнули с облегчением и по сигналу командира двинулись дальше.
Прошел час, и они оказались в небольшой рощице. Здесь можно было идти во весь рост, дать телу немного расслабиться. Вскоре сделали короткую остановку, во время которой Купрейчик определил дальнейший маршрут. Пользуясь тем, что метель усилилась, двигались дальше довольно быстро. От ямки к ямке, от кустика к кустику. К рассвету были уже у намеченной цели. Устроились и замаскировались в небольшой роще. Перекусили и залегли отдыхать. Впереди был хотя и короткий, зимний, но целый день, в течение которого надо было изучить обстановку, а следующей ночью начать действовать.
Метель прекратилась рано утром, и, когда окончательно рассвело, разведчики увидели, что штаб разместился довольно удобно. Яркое солнце освещало добротные блиндажи, протоптанные и утрамбованные среди снежных сугробов сотнями ног тропинки.
Среди офицеров, сновавших от блиндажа к блиндажу, царила какая-то праздничная приподнятость. Начищенные, наглаженные, самоуверенные, они чувствовали себя в полутора десятках километров от линии фронта в полной безопасности. В центре разместились четыре больших блиндажа, туда больше всего и заходили офицеры. Но проникнуть в любой из этих блиндажей было невозможно. У каждого стоит автоматчик, а вот добраться до тех, что полукругом охватывали эти четыре блиндажа, казалось легче.
Купрейчик, стараясь определить, жильцы какого блиндажа, расположенного на внешнем обводе, чаще других посещают блиндажи, находившиеся в центре, не отрывался от бинокля. «Чем больше ходят к начальству, — раздумывал он, — тем больше будут знать».
Часа через три старший лейтенант уже определил такой блиндаж. Он располагался метрах в двухстах от группы, чуть левее. Офицеры из этого блиндажа уже по три-четыре раза заходили в те, которые тщательно охранялись.
«Ну что ж, — решил Купрейчик, — теперь надо определить, как охраняется штаб ночью».
Время летело быстро. День клонился к вечеру. Наконец разведчикам удалось разгадать всю систему охраны штаба. Правда, этому способствовали и сами немцы. С приближением вечера они стали расставлять парные патрули с внешней стороны своих укрытий, а у главных блиндажей количество часовых увеличилось в два раза. Купрейчик засек, через какой промежуток времени патрули появляются у блиндажа, который он наметил для себя. Оказалось, что через восемь-девять минут.
— В блиндаж пойдем я, Луговец и Семин. Рожнов и Губчик следят за патрулями. Покатов прикрывает вход в блиндаж слева, Чеботов — справа. Ты, Зайцев, останешься у двери. Огонь открывать только в крайнем случае.
Вечер прошел быстро, штаб успокоился, и вскоре покой и тишина опустились на все блиндажи. Только металлические трубы густо дымили, словно дразня разведчиков теплом и уютом.
Выждав, пока патруль пройдет мимо нужного им блиндажа, разведчики устремились вперед. Прямо по целине пробились к тропинке и пошли по ней к блиндажу. Мозг Купрейчика сверлила одна и та же мысль: «Только бы дверь не оказалась на запоре!»
Вот и блиндаж. Алексей легонько потянул на себя дверь — открыта! Он оглянулся на своих товарищей — все на местах — и тихонько открыл дверь. За ней оказалось плотное суконное одеяло. Внутри, в довольно большом помещении, освещенном большой керосиновой лампой, за столом сидели двое. Они были без кителей, в зеленоватых рубашках. Купрейчик сделал шаг в сторону от двери, давая возможность войти в блиндаж Семину и Луговцу, и вскинул автомат:
— Хенде хох!
Команда получилась негромкой и, самое главное, не грозной. Алексей хотел повторить, но, увидев, что немцы, широко открыв от неожиданности и страха глаза, подняли руки, приказал Семину:
— Гриша, забери пистолеты, они на нарах лежат!
Семин, держа автомат наизготове, взял оба парабеллума и остановился у немцев сзади. Купрейчик кинул взгляд на Луговца:
— Женя, прикажи им, чтобы легли на пол и не вздумали шуметь, а то будет каюк.
Луговец перевел, и немцы поспешно выполнили команду. Алексей быстро осмотрел помещение, сунул в вещмешок все документы и две какие-то карты. Подумал секунду и обыскал карманы кителей, висевших на гвоздях, вбитых в толстые бревна стены. Обнаруженные в карманах документы тоже положил в вещмешок и сказал Луговцу:
— Пусть оденутся, а то мороз сильный.
Перепуганные насмерть офицеры натянули на себя кители, утепленные шинели.
Купрейчик приказал Луговцу:
— Женя, свяжи их!
Луговец достал из кармана моток тонкой веревки и быстро связал офицерам сзади руки, при этом оставил по длинному куску веревки для «поводырей».
— Кляпы! — последовала новая команда старшего лейтенанта.
Выждав две минуты, Алексей приказал:
— Женя, предупреди, чтобы не дрыгались, и выводи того, что потолще, а ты, Гриша — худого.