Пока шли препирательства, из озаренного пространства вылетела такая ослепительная огненная стрела, что все с криками бросились бежать. Нурониар тоже отступила на несколько шагов, но скоро она остановилась и двинулась вперед. Шар опустился в ущелье, продолжая пылать в величавой тишине. Нурониар скрестила на груди руки и несколько мгновений колебалась. Страх Гюльхенруза, полное одиночество, в котором она находилась в первый раз в жизни, величественное спокойствие ночи — все пугало ее. Тысячу раз хотела она вернуться, но сияющий шар каждый раз снова появлялся перед ней. Повинуясь непреодолимому влечению, она пошла к нему сквозь терновник, несмотря на все препятствия, возникавшие в пути.
Когда она вошла в долину, густой мрак внезапно окутал ее и она видела теперь лишь отдаленную слабую искру. Шум водопадов, шелест пальмовых ветвей, прерывистые, зловещие крики птиц, гнездившихся в деревьях, — все наполняло ужасом душу. Ежеминутно ей казалось, что под ногами ее ядовитые гады. Ей вспомнились все рассказы о лукавых дивах и мрачных гулах[35]. Она остановилась вторично, но любопытство снова одержало верх, и она храбро двинулась по извилистой тропинке, которая вела по направлению к искре. До сих пор она знала, где находится, но стоило ей сделать несколько шагов по тропинке, как она заблудилась. «Увы! — воскликнула она. — Почему я не в ярко освещенных надежных покоях, где мои вечера протекали с Гюльхенрузом? Милое дитя, как ты дрожал бы, если бы очутился, как я, в этой безлюдной пустыне!» Говоря так, она продвигалась все дальше. Вдруг ее взор упал на ступени, проложенные в скале; свет усилился и появился над ее головой на вершине горы. Она смело стала подниматься. На некоторой высоте ей показалось, что свет исходит как бы из пещеры; оттуда слышались жалобные и мелодичные звуки — точно пение, напоминавшее заупокойные гимны. В то же мгновение послышался шум, похожий на плеск воды, когда наполняют бассейн. Она увидела горящие восковые свечи, водруженные кое-где в трещинах скалы. Это привело ее в ужас, но она продолжала взбираться; тонкий и сильный запах свечей ободрял ее, и она подошла ко входу в грот.
В крайнем возбуждении Нурониар заглянула туда и увидела большой золотой чан, наполненный водой, сладкий пар которой стал осаждаться на ее лице каплями розового масла. Нежные мелодии раздавались в пещере; по краям чана висели царские одежды, диадемы и перья цапли, все усыпанные рубинами. Пока она восхищалась этой роскошью, музыка смолкла, и послышался голос, говоривший: «Для какого властелина зажгли эти свечи, приготовили купание и одежды, приличествующие лишь владыкам не только земли, но и талисманических сил?» — «Для очаровательной дочери эмира Факреддина», — ответил второй голос. — «Как! — возразил первый. — Для этой шалуньи, что проводит время с ветреным, утопающим в неге мальчиком, который недостоин быть ее мужем?» — «Что ты мне рассказываешь! — перебил другой. — Разве может она развлекаться такими глупостями, когда сам халиф, повелитель мира, которому надлежит овладеть сокровищами древних султанов, живших до времен Адама[36], государь шести локтей ростом, чей взгляд проникает в сердце девушек, сгорает от любви к ней? Нет, она не может отвергнуть страсть, которая поведет ее к славе, она бросит свою детскую забаву; тогда все сокровища, находящиеся здесь, вместе с рубинами Джамшида[37], будут принадлежать ей». — «Наверно, ты прав, — сказал первый, — и я отправлюсь в Истахар приготовить дворец подземного огня для встречи молодых».
Голоса смолкли, факелы потухли, лучезарный свет сменился густым мраком, и Нурониар очутилась на софе в гареме своего отца. Она хлопнула в ладоши, и тотчас явились Гюльхенруз и женщины, которые были в отчаянии, что потеряли, ее, и уже отправили евнухов на поиски во все концы. Пришел и Шабан и принялся с важностью бранить ее. «Маленькая сумасбродка, — говорил он, — или у тебя подобраны ключи, или тебя любит какой-нибудь джинн[38], дающий тебе отмычки. Сейчас я посмотрю, насколько ты могущественна; живо иди в комнату с двумя слуховыми окошками и не рассчитывай, что Гюльхенруз будет тебя сопровождать; ну, ступайте, сударыня, я запру вас двойным замком». В ответ на угрозы Нурониар гордо подняла голову и выразительно взглянула на Шабана своими черными глазами, которые стали еще больше после разговора в чудесном гроте. «Прочь, — сказала она ому, — можешь разговаривать так с рабынями, но относись с уважением к той, что родилась, чтобы повелевать и покорять всех своей власти».
35
…о лукавых дивах и мрачных гулах. — Гулы — в арабских сказках демоны, принадлежащие к породе злых джиннов (см. прим. 19). Они пожирают людей, часто нападая на заблудившихся путников. Дивы — в зороастрийской мифологии — злые духи, созданные Ахриманом (см. прим. 41) и составляющие его воинство. В фольклоре мусульманских народов обычно — чудовищные великаны, часто — людоеды, иногда — добродушные и глупые (тип сказок о «глупом черте»). Эпические богатыри вступают с ними в единоборство (богатырь Рустам как истребитель дивов в «Шах-Намэ» Фирдоуси). Дивы женского пола носят название пери (первонач.: парик). В фольклоре это прекрасные феи, завлекающие смертных и вступающие с ними в любовную связь. Дивы и пери, джинны, африты и гулы принадлежат к постоянному волшебному аппарату сказок «Тысячи и одной ночи» и им подобных.
36
… сокровищами древних султанов, живших до времен Адама… — Султаны-преадамиты (ргеаdаmiТеs). Согласно мусульманским легендам, сотворению Адама предшествовали многие поколения живых существ, которыми правили государи (султаны), называемые Солиманами (см. прим. 11 и 13). Последним из них был Джиан бен Джиан, царствовавший непосредственно перед сотворением Адама (D'НегВеlоТ, р. 820).
37
… вместе с рубинами Джамшида… — Джамшид — четвертый из древних царей Персии, согласно легенде, подчинивший себе все страны Востока, строитель Истахара (см. прим. 13); был прославлен своей мудростью и богатством; царствовал семьсот лет и, сочтя себя бессмертным, потребовал божественных почестей, за что и был низвергнут с престола Аллахом (D'НегВеlоТ, р. 394). Ср. также: Фирдоуси. Шахнамэ, т. I. Изд. АН СССР. 1957, стр. 35–48 (ст. 815-1244) и примеч. к стр. 609–610. Байрон в «Гяуре» сравнивает глаза Лейлы с «рубинами Джамшида».