Эпизод у окна
Однажды в воскресенье, когда мистер Аттерсон, как обычно, прогуливался с мистером Энфилдом, они вновь очутились все в той же улочке и, поравнявшись с дверью, остановились посмотреть на нее.
— Во всяком случае, — сказал Энфилд, — эта история окончилась, и мы больше уже никогда не увидим мистера Хайда.
— Надеюсь, что так, — ответил Аттерсон. — Я вам не говорил, что видел его однажды и почувствовал такое же отвращение, как и вы?
— Это само собой разумеется — увидев его, не почувствовать отвращение было просто невозможно, — заметил Энфилд. — Да, кстати, каким болваном я должен был вам показаться, когда не сообразил, что это задние ворота дома доктора Джекила! Собственно, если бы не вы, я бы этого по-прежнему не знал.
— Так вы это знаете? — сказал Аттерсон. — В таком случае мы можем зайти во двор и посмотреть на окна. Откровенно говоря, бедняга Джекил меня очень тревожит, и я чувствую, что присутствие друга, даже снаружи, может ему помочь.
Во дворе было прохладно, веяло сыростью, и, хотя в небе высоко над их головами еще пылал закат, тут уже сгущались сумерки. Среднее окно было приотворено, и Аттерсон увидел, что возле него, вероятно, решив подышать свежим воздухом, сидит доктор Джекил, невыразимо печальный, словно неутешный узник.
— Как! Джекил! — воскликнул нотариус. — Надеюсь, вам лучше?
— Я очень плох, Аттерсон, — ответил доктор тоскливо, — очень плох. Благодарение Богу, скоро все это должно кончиться.
— Вы слишком мало выходите на воздух, — сказал Аттерсон. — Вам бы следовало побольше гулять, разгонять кровь, как делаем мы с Энфилдом. (Мой родственник мистер Энфилд, доктор Джекил.) Вот что: берите-ка шляпу и идемте с нами.
— Вы очень любезны, — со вздохом ответил доктор. — Я был бы в восторге… Но нет, нет, нет, это невозможно, я не смею. Право же, Аттерсон, я счастлив видеть вас, это большая радость для меня. Я пригласил бы вас с мистером Энфилдом подняться ко мне, но у меня такой беспорядок…
— В таком случае, — добродушно ответил нотариус, — мы останемся внизу и будем продолжать беседовать с вами, не сходя с места.
— Именно это я и хотел предложить, — с улыбкой согласился доктор, но не успел он договорить, как улыбка исчезла с его лица и сменилась выражением такого неизбывного ужаса и отчаяния, что стоящие внизу похолодели. Окно тотчас захлопнулось, но и этого краткого мгновения оказалось достаточно. Нотариус и мистер Энфилд повернулись и молча покинули двор. Так же молча они шли по улочке, и только когда оказались на соседней большой улице, оживленной, даже несмотря на воскресенье, мистер Аттерсон, наконец, посмотрел на своего спутника. Оба были бледны, и во взгляде, которым они обменялись, крылся страх.
— Да простит нас Бог, да простит нас Бог! — сказал мистер Аттерсон.
Но мистер Энфилд только мрачно кивнул и продолжал идти вперед, по-прежнему храня молчание.
Последняя ночь
Как-то вечером, когда мистер Аттерсон сидел после обеда у камина, к нему неожиданно явился Пул.
— Бог мой, что вас сюда привело, Пул? — изумленно воскликнул нотариус и, поглядев на старого слугу, добавил: — Что с вами? Доктор заболел?
— Мистер Аттерсон, — ответил дворецкий, — случилась какая-то беда.
— Садитесь, выпейте вина, — сказал нотариус. — И не спеша объясните мне, что вам нужно.
— Вы ведь знаете, сэр, привычки доктора, — ответил Пул, — как он теперь ото всех запирается. Так вот: он опять заперся в кабинете, и мне это не нравится, сэр… очень не нравится, право слово. Мистер Аттерсон, я боюсь.
— Успокойтесь, мой милый, — сказал нотариус. — Говорите яснее. Чего вы боитесь?
— Я уже неделю как боюсь, — продолжал Пул, упрямо не отвечая на вопрос. — И больше у меня сил нет терпеть.
Весь облик Пула подтверждал справедливость его слов; он и держался иначе, чем обычно, и с той минуты, как он впервые упомянул о своем страхе, он ни разу не посмотрел нотариусу в лицо. Он сидел, придерживая на колене полную рюмку, к которой даже не прикоснулся, и смотрел в пол.