Секунда за секундой раскаяние точило мою душу, пока яд выедал тело. Мне стало тяжело дышать, я почувствовал приближающуюся смерть. Она однажды касалась меня — тень, закутанная в плащ. Касалась не рукой, не губами, а чем-то несуществующим, но летальным. Сердце словно взрезали клинком.
После этого сожаление пропало. Я почувствовал сонливость, и сопротивляться ей не видел смысла. Когда я уснул, во снах был столь же слеп, как и наяву. По лицу хлестал ветер, руки чувствовали холод воды. Нос улавливал знакомый морской запах. Шум волн доносился до ушей. Наконец я понял, что пальцы впиваются в мокрый песок. Хотел подняться, встать, но понял, что руки схватило. Шероховатая и холодная, мокрая и в то же время невероятно плотная грязь поднималась от кистей. Начала засасывать. Впитывать. Я закричал, чувствуя, как песок притягивает мою голову вниз, к себе, желая погрести на краю пляжа, омывающегося волнами.
Когда тело полностью погрязло, почувствовалось жжение. В бедрах. Хорошо знакомое ощущение. Возбуждение, желание обладать чужим телом.
Я не мог пошевелиться. Страх внутри клокотал. Но это все было будто отдельным от все растущего желания отдаться похоти. Попытался поерзать — песок держал крепко. Попытки сдвинуться стали все настойчивее. Невозможно было терпеть это чувство, возбуждение, что становилось сильнее и сильнее с каждой секундой. Вскоре мне показалось, что член, освобожденный от всего, погружается во что-то теплое. Явно почувствовал чей-то горячий язык, ласкающий ствол. И я расслабился. Тьма, холод песка, обездвиженность — все это более меня не волновало. Я наслаждался.
Вскоре, все пропало. И язык, и песок. Теплые волны — а это были явно они, — гладили тело, накатывали на грудь, заливали лицо. Но дыханию ничто не мешало. Словно рыба в воде, я наслаждался. Смог нырнуть глубже, и море не оттолкнуло меня, а наоборот. Теплота исчезала, появлялся легкий холодок. Но меня это не волновало. Опускаясь все ниже, я понимал, что и тело мое столь же холодно, как вода вокруг. Темнота больше не казалась чем-то неестественным, чем-то, что пришло от трагедии. Словно родившись с ней, я наслаждался мраком, ведь он был верным. Единственно правильным. Лишь без глаз я мог видеть то, что нужно видеть каждому. Время.
Я чувствовал, что море вокруг будет существовать еще тысячи и тысячи лет. Оно не исчезнет — то превращаясь в неуничтожимый лед, то испаряясь, оно будет путешествовать по миру, даруя дожди и круша корабли голубыми кольями. Рыбы вокруг… они были более смертны. Я знал, что та мелочь, что проплыла мимо руки, вскоре закончит путь. И когда клыки мощного хищника разорвали чешую, оставалось лишь усмехнуться.
Мир вокруг стал понятным. А мой взгляд на него — истинным.
Я решил остановиться. До дна было еще далеко, но и от поверхности я удалился достаточно, чтобы больше не беспокоиться. Замерев между небом и землей, в потоках столь естественных, что сердце билось ровнее… я успокоился. Тело замерло, а взгляд, видящий сразу множество линий чужих жизней, исследовал все вокруг. Вскоре я заметил. На самом деле, я не мог знать, кто умрет, а кто нет. Есть лишь собственный выбор. И я понимал, как поступит тот или иной в скором времени.
Стоило увериться в этой мысли, как я заметил, что ошибаюсь. Решения рыб все еще были непредсказуемы. И стало ясно, что дело в другом.
Присмотревшись, я заметил, что жизни существ делятся на множество линий. Каждая из них равнозначна и сильна. Каждая имеет свое значение и свою продолжительность. И от каждой идет еще множество веток.
Стало ясно, что дело не в собственном выборе, а в том, что он собой несет. Каждое действие имело смысл, и если акула поплывет направо, это изменит жизнь и решения десятков, сотен живущих. Но изменит не потому, что акула так захотела. Рыбы сделали собственный выбор, основываясь на выборе хищника.
Постепенно, наблюдая за развивающимися вокруг событиями, я смог осознать, что является причиной большинства поступков диких существ. Желание жить.
Соответственно, если акула плывет направо, у рыб хоть и существуют сотни вариантов действий, они постараются выбрать ту нить, что кажется им наиболее длинной. Пусть существа не способны осознать разнообразие, инстинкт подсказывает то, что не мог бы подсказать и разум.
Мне надоело наблюдать за рыбами. Они стали скучны и предсказуемы. Захотелось взглянуть на нечто более сложное.
Человека.
Восстав из воды, словно утопец, выползший на берег, я поднялся на корабль. На палубе никого не было — никого, кроме множества нитей. Их-то я и стал рассматривать. Короткие, длинные… В этой мешанине было почти невозможно разобраться. Потому я ухватил одну и пошел по ней вглубь судна.
Внутри обнаружились не люди. Вампиры. От их душ шло тепло. Кто-то был горячее, кто-то холоднее. Но каждый из них имел острые зубы и жажду крови.
Мне стало интересно, и я продолжил следовать за нитью.
Та привела меня к одной из кают. Я не знаю, кто в ней жил, но было видно, что он стоит перед выбором. Когда нить расслоилась, я осознал, что не понимаю прошлого и настоящего, зато вижу будущее. Чтение книги, упражнение с Даром, дружеские посиделки, утехи с гулем… Перед вампиром стоял выбор и огромное множество путей сбивали с толку его самого. Но одно мы с ним знали точно — что бы тот ни выбрал, жизнь будет длиться еще долго.
Вампир предавался скуке и раздумьям. Но не я. Заметив что-то призрачное под узлом текущего момента, я наклонился и подцепил… еще одну нить. Короткую. Очень.
Обладатель спокойной жизни стоял на развилке. Даже не догадываясь, что над ним возвышаюсь я. Незримой фигурой призрака, я ухватился за ту нить, что не была доступна никому, кроме меня.
Нить смерти.
Я был волен оборвать жизнь этого вампира, забрать его будущее себе. Отняв жизнь, впитать множество сил. И пока я держал в руках призрак вероятности, внутри поднялись сомнения. Должен ли я так поступать с тем, чьего лица я не знаю? Заслуживает ли он подобного?
Вглядевшись в будущие выборы этого вампира, в дальнейшие узелки, усмехнулся и отпрянул в тень.
Нет. Этот вампир чист и добр. В его дорогах нет даже намека на то, чтобы причинить другому зло. Помыслы чисты, настолько душа его не питает зла, что ни в одном из выборов нет ни капли ярости, зависти, ненависти… Каждый путь вампира освещен благодатным солнцем Люцифера. Но не более.
Пора было уходить. Разворачиваться, двигаться прочь, удаляться от чистого создания, чьи помыслы не включали в себя греховность, присущую всем — и даже мне, державшему секунду назад нить жизни, раздумывающему над убийством.
Но в последний момент он обнаружил. Мысли вампира, словно цепкие пальцы, ухватили, и я обнаружил новые помыслы. Убийство, убийство, убийство…
Существо жаждало искалечить, уничтожить, разорвать. Выпустить кровь.
Я понял, что помыслы разума меняются в зависимости от осведомленности. И нить судьбы столь же переменчива, сколь струя на ухабистой почве — течет направо, налево, а может и вовсе замрет в одной из ямок… Предсказать можно лишь тогда, когда знаешь землю и знаешь путь воды.
Этого вампира я не знал. Так подумал поначалу. Незнакомец, резко пожелавший добраться до меня и уничтожить, он казался мне новой личностью.
Когда когти разорвали плоть, я осознал реальность происходящего и — реальность собственного присутствия. Почувствовал в ладони рукоять револьвера. Привычная тяжесть говорила о том, что он заряжен. Шесть пуль, и у каждой — свой путь, свои линии судьбы. Их бесчисленное множество и все они достаточно тусклые, ведь неживые предметы не обладают собственной волей. Но несколько тянулись к нити вампира — той нити, что значила смерть, той, что я держал несколько мгновений назад.
В отличие от рыб, пули не желали принимать решения и ими ничего не двигало. Ничего, кроме моего собственного выбора. И я заметил, что нити от пуль идут не только к вампиру — но и ко мне, обладателю револьвера.
Тонкие лоскутки отходили от меня и от вампира ко множеству предметов в комнате. Нож, стул, стол, стены, пол. Я видел, куда вампир мог наступить — и куда он наступит скорее всего. Чем больше в движениях кровососа появлялось решимости, тем очевиднее были его выборы. Шаг вправо — мне нужно сделать шаг вперед, влево.