Оглядывал недвижимые двери, плотно сомкнутые ставни. Понемногу все приходило к должному — заброшенности.
Небо тоже было заброшенным. Я смотрел на облака, окутанные мягким светом луны, и увидел, как среди них проскользнула огромная черная тень.
Монстры всегда рядом. Просто иногда ты им не интересен.
Я выдохнул. Страшно. Не верилось в то, что над моей головой парит нечто… нечто большее, чем я сам.
Справа донесся шорох, заставляя вздрогнуть. Отпрянул, поворачиваясь к узкому проулку меж домов.
Он стоял там. Тощий до ужаса, настолько, что я сказал бы — мертвый. Если бы он не скалился. Я шагнул ближе. Темные глаза, всклокоченная шерсть. И отличные, мощные клыки.
— Тише, братик, — прошептал я, присаживаясь на корточки и протягивая руку к нему. — Что, вампиров никогда не видел? Не боись, мелкий, пью людскую кровь. Твоя мне ни к чему.
Пес смотрел на меня злобно и явно не собирался успокаиваться. Я усмехнулся.
— Ну чего ты? Весь город подох, а ты потрепать себя не дашь только из-за моих клыков? Смотри, так ты одичаешь скоро. Ну, — я поднялся и развел руками, — дело-то твое, чего таить?
Мне хотелось прогуляться еще немного. Перед тем, как я вернусь к Адель и начну серьезно думать над планами.
Продолжая печатать следы на пыльной дороге, я слышал, как пес топчется следом, не переставая ворчать.
Развернулся.
— Эй, браток. Ты чего удумал? — спросил я, заметив, что пес остановился вместе со мной и продолжает щериться, но никуда не уходит. — Неужто решил, что я труп ходячий? Э, нет, меня на корм не заберешь. Я должен закончить сначала пару дел.
Мне стало интересно, что в голове у этой собаки. И я, плюнув на все, подошел к животному, почти сразу умостив ладонь на его макушке.
— Укусишь за лицо — я тебя размажу по земле, понял? — предупредил я, глядя в озлобленные песьи глаза и одновременно с этим массируя кончиками пальцев затылок.
Собака тяфкнула, но не злобно, а как-то по щенячьи. Ее хвост затрепетал, постепенно разгоняясь, двигаясь словно кулак умелого бойца — быстро и вальяжно. Я ухмыльнулся.
— Эй, ты, придурок! Не вздумай так легко доверять чужим рукам. Иначе сдохнешь раньше времени.
Похлопав раздобрившегося пса по морде, разогнулся, и — пес тут же рванул с места куда-то прочь, в проулки. Меня позабавило.
— Гуляй, малыш, и живи долго, — попрощался я, разворачиваясь и собираясь продолжить идти своей дорогой.
В этот момент меня пошатнуло. Мысль в голове: «Меня ударили?», и осознание, что меня никто не собирался и пальцем тронуть. Я согнулся, пытаясь восстановить дыхание, хотя грудь будто камнем придавило. Дышать было не столько тяжело, сколько больно, и я с удивлением посмотрел вперед.
«Что это за сила?..» — спросил себя, кое-как делая шаг вперед.
От земли шел странный жар. Мне стало душно. Сам не заметил, как сбросил с плеч в пыль плащ. Стянул с шеи шарф, оставив его позади. Мне было не по себе, но почувствовав что-то настолько невероятное, я вдруг понял, что жажду стать свидетелем.
Потому шел, дальше и дальше, пытаясь продираться сквозь липкий воздух, сквозь собственные деревенеющие мышцы. Двигался одной лишь волей. Тело во всю молило остановиться, а лучше — уйти прочь.
— Ну-ка, ну-ка, кто там такой дебошир?.. — кряхтел я, пытаясь любыми способами не вырубиться. — Такие драки без меня не проводятся…
Остановился лишь тогда, когда увидел труп. Мужчина лежал в свежей луже крови, прислонившись к стене дома. В его губах была зажата папироса, точь-в-точь как те, что курил я. А в одной из рук — трутница.
Добравшись до него, рухнул рядом.
— Бедняга, даже не покурил перед смертью…
Слова давались с трудом, и внутри было стойкое ощущение, что я сам скоро копыта откину.
— Я еще не кончился, — ответили мне на моем же языке.
И я с удивлением посмотрел на мужчину, открывшего глаза и приподнявшего руку с трутницей.
— Помоги закурить, дружище, — попросил едва живой. — Не знаю, когда помру, но без табака не то…
— Давай сюда, — потребовал я, забирая мешочек с огнивом и трутом.
В таких жарких условиях зажигать что-либо не слишком хотелось. Но воля умирающего — закон для любого, хоть вора, хоть воина.
Отобрав папироску, я подкурил от разгоревшегося трута и вернул хозяину.
— Благодарен, — буркнул тот, затягиваясь.
— Неслабо потрепало тебя, ага? — криво усмехнулся, кивая на одежду.
Изорванная, пропитанная кровью. Парню явно немного осталось. Но он, казалось, не придавал этому никакого значения. Только поправил прядь волос, убирая ее со лба и обнажая выжженое распятие.
— Такова воля Бога, меня спрашивать не надо, — ответил он, глядя мне в лицо. — Ты вампир, я вижу?
— А то. Еще какой, — вяло отвечал, пытаясь двигать пересохшим языком. — Такой вампир, что сейчас всех перекусаю, а потом улечу в закат на летучих мышах.
— Там твои друзья устроили настоящий Ад. Скоро сами в нем и сгорят.
— Молодцы они, — пробормотал я, прикрывая глаза. — А ты довольно болтливый как для того, кому живот почти вспороли.
— Скоро моя душа вознесется. Хочу поболтать перед этим.
— Ты так уверен, что сдохнешь? — спросил я, поглядев в честные голубые глаза.
— Не знаю, видел ли ты, но мне вырвали несколько ребер.
— Видел. Потому, кажись, ты плод моей фантазии.
— Может и так. А может, ты — плод моей фантазии, — буркнул парень, выдыхая дым.
Я сплюнул. Это получилось весьма жалко — слюны во рту кот наплакал.
Инквизитор закряхтел, пытаясь сесть так, чтобы не соскальзывать со стены на землю.
— Почему не с ними? — спросил парень.
— Я отдельно. Вообще не знаю, что тут творится.
— Рассказать?
— Валяй.
— В той части города засели последние вампиры. Маги. Очень сильные. Наверное, сильнее всех, о ком я слышал в Холиврите. Вместе с этими магами — варвары. У них что-то вроде культа на нечисть. Нас об этом не предупреждали…
— Неприятное открытие?
— Мы приплыли, думая, что сможем сразу найти безопасное место. Но у этих дикарей куда ни сунься — везде держат какого-нибудь клыкастого упыря. Полное безумие.
— Переговоры провалились?
— Переговоры? С нечистью? — голубые глаза вновь посмотрели на меня, на этот раз с осуждением. — Зло должно пасть. Пока история не повторилась и не началась новая Священная война.
— Вы ее уже начали, вырезав жителей города.
— Просто делаем свое дело. Нам надо где-то жить. А церковь не может сосуществовать с антихристовыми детьми. Еретики должны гореть. Так мир станет чище и ближе к Богу.
Я кивнул. Обычные слова. Когда-то, может, даже мог бы с ними согласиться. Хоть никогда и не интересовался делами церковными.
— Ты не жалеешь? — спросил инквизитор. — О том, что стал нечистью.
— Сейчас я жив, а ты почти мертв. Тут не о чем жалеть.
— Меня примет Рай, ты же сгниешь в этом Аду.
— Да, может, это и Ад, — тихо сказал я. — Зато без решеток вашей грязной веры.
— Ты это к чему?
Мог бы сказать, что инквизитор разозлился, но он был уже слишком слаб. Так что не злость. Лишь тень. Скромный налет… И все же, выбесило.
Вытащил папиросу, почти докуренную, изо рта инквизитора. Убрал его челку.
— Некоторым людям лучше не иметь кожи, которую можно запачкать чужой кровью.
Тлеющий уголек воткнулся в самую середину клейма. И распятие, выжженное на лбу когда-то, потеряло былую форму.
Я отбросил окурок. Поднялся, отряхнувшись. Вокруг все еще было жарко, но я начал привыкать.
Не сказать, что ненавижу Церковь. Явных причин нет. Кроме той, что однажды именно ее последователи сломали мою жизнь.
Люди, верившие в собственную святость. В непогрешимость помыслов. Они ворвались в дом моего отца, мужчины, который занимался изучением магии и никогда не использовал ее во зло. Они отрезали ему пальцы, жарили их на глазах у него и его жены, а потом перерезали обоим глотки. Тела не похоронили. Распяли обоих на одном кресте.