Они работали молча, не глядя на него.
В Котле им не разрешалось держать оружие.
Это, конечно, не помешало некоторым из них обзавестись оружием, но они не собирались рисковать и потерять его при нападении на Миднайта или провоцировать налёт, в результате которого многие из них были бы убиты.
Даже если копы-люди больше не приходили сюда лично, это не означало, что угрозы Ника насчёт его «друзей» были пустыми.
Ник, вампир он или нет, по-прежнему являлся частью синего братства[7].
Полиция Нью-Йорка может противиться присутствию Ника, но они быстро сомкнут ряды, если посторонние попрут против него, независимо от того, что они думают о самих вампирах или Нике как личности. Если обитатели Котла перейдут эту черту, коллеги Ника, скорее всего, в отместку запланируют настоящий рейд — перспектива, которая никогда не оборачивалась для местных жителей ничем хорошим.
Кроме того, беспилотники полиции Нью-Йорка днём и ночью патрулировали небо над Котлом. По той же причине Ник мог бы обрушить на них ад одним приказом через гарнитуру, даже если они всего лишь разозлили его.
Печальный факт состоял в том, что Ник мог действовать здесь совершенно безнаказанно.
Он мог избивать их, кормиться ими, убивать, трахать, красть их детей, трахать и убивать этих детей, хоть с разрешения, хоть без, и всем было наплевать, просто потому, что это Котёл.
Сочетание этих угроз, исходящих от Ника даже сейчас, в значительной степени гарантировало, что они отступят, независимо от того, насколько блестящей или соблазнительной была его машина.
В любом случае, они мало что могли сделать с машиной.
Разобрать её на запчасти и продать по кускам — вот и всё.
У девяноста процентов из них вообще не было возможности продать такую машину на улице, не говоря уже о том, чтобы водить её. Котёл почти полностью отрезан от внешнего мира, и чёрный рынок в основном ограничивался мелкими товарами, включая детей, ставших жертвами торговли.
Поморщившись от этой мысли, Ник забрался обратно в машину.
Опустив на глаза зеркальные очки, он запер дверь.
Через несколько секунд он завёл мотор и с рёвом помчался по уже расчищенной аллее.
После того как он расправился с первой баррикадой, размахивая пистолетом и значком, по дороге, должно быть, распространились новости о том, кто он и что он такое.
На пути по опустевшей улице он не встретил ни одного блокпоста.
Он преодолел примерно две трети территории Котла, когда его взгляд упал на что-то слева, и он ударил по тормозам.
Он и не осознавал, как быстро ехал.
Это ещё одна особенность Котла — никаких ограничений скорости.
В данном случае это означало, что его вампирские рефлексы заставили машину вильнуть и по диагонали остановиться посреди дороги.
Несколько секунд он просто сидел в салоне, глядя на улицу сквозь тонированное лобовое стекло и окно с водительской стороны.
Этого не может быть.
Этого просто не могло быть.
Его вампирские глаза смотрели сквозь тёмные очки и затемнённое защитное стекло на картину, нарисованную на остатках кирпичной стены.
Вероятно, когда-то это была часть фасада жилого дома, а может быть, даже церкви. Теперь большая часть здания исчезла, осталась только шероховатая поверхность красновато-коричневого кирпича, которая уходила в засохшие сорняки и грязь в половине квартала вверх по авеню.
Несколько стен внутри руин остались стоять, но они напоминали скорее развалины, чем функциональное современное здание.
Больше всего это место напомнило Нику то, что он мог бы увидеть во время туристической поездки в Европу, до войн видящих.
На длинном куске кирпичной стены, тянувшейся вдоль дороги, кто-то нарисовал сверхреалистичную фреску, похоже, выполненную масляной краской. Картина занимала большую часть стены, вплоть до того места, где та сужалась к дороге, обрываясь и обнажая отдельные кирпичи и молодое дерево, растущее позади неё.
Стиль картины был идентичен тому, что Ник видел в том переулке, заполненном убитыми гибридами в Бронксе.
Реалистичность была столь же обескураживающей.
Ник окинул взглядом красочную картину, снял ногу с тормоза и поехал вперёд, чтобы рассмотреть всё это, медленно продвигаясь мимо.
За исключением стиля — который был чуть ли не точно таким же, чёрт подери, и чем дольше Ник смотрел на него, тем сильнее он казался идентичным — картина имела мало общего с той, которую он видел в переулке прошлой ночью.