И все же я остался. Меня удерживала здесь кровь моего неродившегося ребенка Как и прежде, она стала пыткой для меня. Опасность со временем все нарастала и нарастала. Я старался не оставаться наедине с Клер. Шелли также ощущал себя неловко, а Полидори был невыносим. Из всей этой группы я чаще всего виделся с Мэри. Она писала книгу. Мэри утверждала, что ее вдохновили ночные кошмары, которые посетили ее во время бури. Это была история об одном ученом. Он создал живое существо. Его творение возненавидело своего творца, а творец возненавидел свое творение. Мэри назвала свой роман «Франкенштейн».
Я прочел часть рукописи. И она произвела на меня глубочайшее впечатление. В ней было очень много из того, что я узнал.
«О, Франкенштейн, — сказал этот монстр своему создателю. — Я должен быть твоим Адамом, но я скорее падший ангел, который, не совершив ни одного злодеяния, был лишен радости».
Я содрогнулся от этих слов. После этого я уговорил Шелли уехать, взять Клер с собой и попросил позаботиться о ее ребенке. Наконец они уехали. Теперь я был готов. Я должен был преследовать своего собственного Франкенштейна. И все же… — Лорд Байрон умолк. — Нет, паша не был похож на Франкенштейна, книга производила такое ошеломляющее впечатление вовсе не потому, что содержала в себе правду. Роман, несмотря на всю его силу, все же был вымыслом.
Не существовало научной возможности воссоздания жизни. Творение оставалось загадкой. Но я до сих пор был поражен, какими смехотворными были мои амбиции. Я радовался, глядя на то, как сгорает моя библиотека.
Я прогнал Полидори. Теперь я не нуждался в нем. Я щедро вознаградил его, но он принял деньги с привычной для него неблагосклонностью.
— Почему именно вы, — говорил он, пересчитывая деньги, — должны обладать такой силой, чтобы сделать это, а не я?
— Потому что я не похож на тебя.
— Да. — Полидори прищурил глаза. — Думаю, вы не такой, как я. Я рассмеялся.
— Я никогда не сомневался, что ты обладаешь великой проницательностью, Полидори.
Он обернулся и злобно посмотрел на меня, затем достал из кармана крошечный сосуд. Он поднес его к свету.
— Ваша кровь, милорд.
— Ну и что с того?
— Вы собирались мне платить за то, что я буду исследовать ее, помните?
— Да. И что ты в ней обнаружил?
И снова Полидори злобно посмотрел на меня.
— Осмелитесь ли вы, — он ухмыльнулся, — осмелитесь ли вы презирать меня, после того что я узнал?
Я пристально посмотрел на него. Полидори задрожал и начал что-то бормотать сквозь зубы. Я вторгся в его сознание, поверг его в состояние полного ужаса
— Не угрожай мне, — прошептал я. Я взял сосуд с кровью из его рук.
— А теперь убирайся.
Полидори поднялся и, спотыкаясь, вышел из комнаты. На следующий день я уехал, не попрощавшись с ним.
Я поехал вверх в горы по дороге, пролегающей через Альпы. Хобхауз присоединился ко мне, и мы путешествовали вместе. Чем выше мы поднимались, тем головокружительнее и отвеснее становились горы. Над нами возвышались скалы изо льда, окруженные глубокими ущельями; над снежными вершинами парили, широко расправив крылья, орлы.
— Почти как в Греции, — сказал Хобхауз, — помнишь, Байрон? В Албании…
Он осекся и обернулся через плечо, охваченный невольным ужасом. Я также обернулся. Дорога была пуста. Наверху торчали стволы засохших сосен. Их кора была содрана, а ветки мертвы. Они напомнили мне мою семью. По другую сторону тропы лежал ледник, напоминавший застывший ураган. Да, подумал я, если он вообще придет, то придет сюда. Я был готов встретить его. Но тропа была пуста, как и прежде.
На фоне заката, спустившегося на Гриндельвальд, мы услышали топот копыт. Мы обернулись и стали ждать. К нам приближался человек, он был один. Его лицо, как я заметил, имело желтоватый оттенок. Я вытащил пистолет и затем, когда всадник подъехал к нам, вложил его обратно.
— Кто ты? — выкрикнул я. Это был не паша. Странник улыбнулся.
— Агасфер, — сказал он.
— Кто ты? — спросил Хобхауз.
Он взвел свой пистолет и держал его наготове.
— Странник, — ответил всадник. У него было удивительное произношение. Оно имело красивейшую и трогающую душу мелодию. Он снова улыбнулся и поклонился мне.
— Я странник, как и ваш друг, Хобхауз, всего лишь странник.
— Вы нас знаете?
— Да. Знаю.
— Вы немец? — спросил я. Незнакомец улыбнулся.
— Нет, нет, милорд! Это правда, я люблю немцев. Они принадлежат к расе философов, а без философии кто поверит в меня?
Хобхауз нахмурился.
— А почему они не должны верить в вас?
— Потому, мистер Хобхауз, что мое существование — вещь невозможная.