— Но убивать, — пробормотал он наконец, — оставлять после себя кровавый след. Как это можно делать? Я отвернулся от него и вперил взгляд в горизонт.
— Жизнь волка означает смерть для ягненка
— Да Но я не волк. Я улыбнулся про себя.
— Пока нет.
— Как я могу решиться на это? — Он помолчал. — Не сейчас.
— Подожди, если тебе угодно. — Я повернулся к нему. — Конечно, ты должен подождать.
— А тем временем?.. Я пожал плечами.
— Чем больше ты становишься философом, тем больше докучаешь мне. Шелли улыбнулся.
— Уезжай из Равенны, Байрон. Приезжай и живи с нами.
— Чтобы помочь тебе решиться? Шелли снова улыбнулся.
— Если тебе так нравится.
Он поднялся и тоже вышел на балкон. Мы долго стояли, не проронив ни слова.
— Возможно, — произнес он наконец, — я не буду избегать убийства… — Он замолк.
— Да? — спросил я.
— Если… Если мой путь через пустыню будет обагрен кровью деспотов и угнетателей… Я улыбнулся.
— Возможно.
— Какую услугу ты и я, вместе, могли бы оказать делу свободы!
— Да, да! Разделить бремя моей власти! Посвятить себя свободе! Управлять, но не быть тираном. Что бы нам еще такого сделать?
— Светает, — заметил Шелли. Он взглянул на меня. — В Греции — восстание, там идет борьба за освобождение, ты слышал об этом?
Я кивнул.
— Да, я слышал.
— Если у нас будет сила, — Шелли умолк, — божественная сила Прометея, мы принесем этот тайный огонь, чтобы согреть отчаявшееся человечество.
Он взял меня за плечи.
— Байрон, разве ты не согласен?
Я смотрел мимо него. Мне показалось, что я увидел вызванную игрой света и тени от лучей восходящего солнца фигуру Гайдэ. Этот обман зрения длился лишь секунду и исчез.
— Да, — ответил я, встретив взгляд Шелли, — да, мы смогли бы. Я улыбнулся.
— Но сперва ты должен подождать, должен подумать и решиться.
Шелли погостил у меня еще неделю, затем вернулся в Пизу. Вскоре я последовал за ним. Я не хотел трогаться с места, но ради Шелли я поехал. В Пизе собралось достаточно большое общество англичан, не самое худшее, но в литературном отношении достаточно плохое. Шелли редко приходил, чтобы застать меня наедине. Мы ездили вместе верхом, упражнялись в стрельбе из пистолетов, обедали, мы всегда были подобны двум противоположным, но сходным полюсам, вокруг которых вертелся весь остальной мир. Я ждал нетерпеливо (у меня никогда не было терпения), но с хищническим чувством ожидания. Однажды Шелли показалось, что он увидел Полидори. Он сказал мне об этом. Это встревожило меня; не то чтобы я боялся самого Полидори, но Шелли мог узнать правду, и его могло бы привести в замешательство то, кем стал доктор. Я пытался настаивать, воздействуя на разум Шелли. Однажды я пришел к нему ночью. Мы долго говорили допоздна. Мне показалось, что он готов.
— В конце концов, — внезапно сказал он, — что плохого может со мной произойти? Жизнь может измениться, но она не исчезнет. Надежда может исчезнуть, но ее нельзя истребить.
Он погладил меня по щекам.
— Но сначала позволь рассказать мне все Мэри и Клер.
— Нет! — сказал я.
Шелли с удивлением посмотрел на меня.
— Нет, — повторил я, — они не должны ничего знать. Существуют вещи, которые следует держать в тайне.
Шелли посмотрел на меня. На его лице не было никакого выражения. Я подумал, что потерял его.
Но затем он кивнул.
— Скоро, — прошептал он и сжал мою руку. — Но если я не могу рассказать им, по крайней мере дай мне время, несколько месяцев, чтобы побыть с ними в облике смертного.
— Конечно, — согласился я.
Но я не сказал Шелли правду о том, что вампир должен распрощаться с любовью к смертным, и я не сказал ему правду более страшную, чем эта. Конечно, я чувствовал беспокойство из-за того, что вынужден был молчать. Кроме того, Клер через Шелли начала докучать мне, чтобы я взял Аллегру из монастыря и вернул ее родной матери.
— Клер видит дурные сны, — пытался объяснить мне Шелли. — Ей снится, что Аллегра умрет в этом месте. Она почти убедила себя в этом Прошу тебя, Байрон, ее ночные кошмары ужасны. Верни Аллегру. Позволь ей жить вместе с нами.
— Нет, — я покачал головой, — это невозможно.
— Прошу тебя. — Шелли схватил меня за руку. — Клер становится бешеной.
— Ну и что с того? — Я нетерпеливо пожал плечами. — Женщины всегда устраивают сцены.