— От звезды до ничтожного червя вся жизнь — это всего лишь движение к безмолвию смерти. Комета проносится по небу, описав дугу, и исчезает во Вселенной. Ничтожный червь ползет по падали, однако, подобно ей, живет и умирает, подвластный тому, что дает ему жизнь и смерть. Все на свете должно подчиняться правилам неумолимой необходимости.
Он взял другую мою руку, и я обнаружил, что мы находимся в горах среди разрушенных статуй и открытых могил какого-то заброшенного древнего города, в котором властвовала тишина и светила мертвенно-бледная луна. Вахель-паша потянулся к моему горлу.
— Все должно подчиняться, не так ли? Все должно жить и умирать?
Я почувствовал его ногти, острые как бритва, скользящие по моему горлу. Теплая струйка крови потекла по моей шее, и я почувствовал такое легкое прикосновение языка к ней, подобное прикосновению языка котенка, вылизывающего лицо своей хозяйки. И вновь в моей голове раздался голос:
— Бессмертие — вот в чем заключено знание. Следуй за мной.
Он прильнул к моему горлу.
— Следуй за мной. Следуй за мной. Слова начали затихать, затем исчезли город и звезды надо мной, даже прикосновение губ к моей коже; наконец исчезло все, и я провалился в темноту. Я попытался сбросить оковы сна.
— Байрон, Байрон!
Я открыл глаза. Я все еще находился в нашей комнате. Хобхауз склонился надо мной.
— Байрон, с тобой все в порядке?
Я кивнул. Дотронувшись до горла, я почувствовал слабую боль, но промолчал — я был слишком истощен. Я закрыл глаза и, засыпая, попытался вызвать в памяти те образы, которые бы оберегали мои сны. Никос. Наш поцелуй — слияние губ. Его хрупкая горячность. Никос. Мне снился он, и Вахель-паша больше не тревожил меня.
На следующее утро я выглядел усталым и разбитым.
— Боже, да ты бледен, — поразился Хобхауз. — Может, тебе лучше остаться в кровати, старина? Я отрицательно покачал головой.
— Этим утром нам назначена аудиенция у Али-паши.
— Ты можешь пропустить ее.
— Ты, должно быть, шутишь. Я не хочу окончить свою жизнь с колом в заднице.
— Да, — согласился Хобхауз, — остроумно. Кошмар, здесь нет даже выпивки. Она бы тебе сейчас не помешала. Господи, что за проклятая страна!
— Я слышал, что в Турции бледность кожи считается признаком высокого происхождения. — В комнате не было зеркала, но я знал, что бледность была мне к лицу. — Не беспокойся, Хобхауз, — произнес я, опираясь о его руку. — Я приручу Янинскою льва, он будет есть из моих рук.
Так и вышло. Али-паша был от меня в восторге. Он принял нас в просторном мраморном зале, нам подали кофе и сладости и оказали самый радушный прием Более того, рядом со смуглым и грубоватым Хобхаузом моя изысканность победила и была удостоена высшей похвалы. Эта изысканность, как беспрестанно говорил Али Хобхаузу, служит безошибочным доказательством моего высокого положения. В конце концов он объявил, что я теперь его сын и что я в его лице обретаю заботливого отца. Таким образом, он проявил необыкновенное благодушие, скрывая свою истинную натуру в общении с нами.
Подали завтрак. Мы присоединились к свите придворных паши, не имея возможности пообщаться с ними, так как Али держал нас постоянно при себе. Продолжая свою отцовскую опеку, он потчевал нас миндалем и засахаренными фруктами, словно детей. Завтрак окончился, но Али не отпускал нас.
— Фокусников, — приказал он, — певцов! Те явились. Али обернулся ко мне.
— Чего еще ваша душа желает?
Не дождавшись ответа, он выкрикнул:
— Танцовщиц! — И объяснил мне: — У меня гостит друг — у него есть потрясающая девушка. Не хотите ли посмотреть на ее представление?
Конечно, мы оба вежливо сказали, что хотим. Али повернулся на своем диване, глядя по сторонам.
— Друг мой, — позвал он, — можешь ли ты позвать сейчас свою девушку?
— Конечно, — ответил Вахель-паша.
Я испуганно обернулся. Диван, на котором возлежал паша, находился рядом с моим; должно быть, мы не заметили пашу во время еды. Он выслал слугу с поручением из зала, затем вежливо кивнул Хобхаузу и мне.
Али попросил пашу присоединиться к нам. Он проделал это с таким величайшим уважением, что я был поражен тем, что Али, не уважая никого, кроме себя (как думали мы), обходится с Вахель-пашой почти боязливо. Он был заинтересован и одновременно обеспокоен, узнав, что мы уже знакомы с Вахель-пашой. Мы описали ему нашу встречу в Янине и все сопутствовавшие ей обстоятельства.
— Нашли ли вы своего сбежавшего мальчика? — спросил я Вахель-пашу, одновременно страшась его ответа.
Но он улыбнулся и покачал головой.
— С чего вы взяли, что мой раб был мальчиком? Я покраснел, отчего вызвал у Али припадок восторга. Вахель-паша наблюдал за мной с ленивой улыбкой.