- Вполне вас понимаю, мистер Фергюсон. А теперь сядьте, возьмите себя в руки и ясно отвечайте на мои вопросы. Могу вас заверить, что я далек от того, чтобы терять голову, и очень надеюсь, что мы найдем способ разрешить ваши трудности. Прежде всего скажите, какие меры вы приняли? Ваша жена все еще имеет доступ к детям?
- Между нами произошла ужасная сцена. Поймите, жена моя человек добрый, сердечный - на свете не сыщешь более любящей, преданной жены. Для нее было тяжким ударом, когда я раскрыл ее страшную, невероятную тайну. Она даже ничего не пожелала сказать. Ни слова не ответила мне на мои упреки - только глядит, и в глазах дикое отчаяние. Потом бросилась к себе в комнату и заперлась. И с тех пop отказывается меня видеть. У нее есть горничная по имени Долорес, служила у нее еще до нашего брака, скорее подруга, чем служанка. Она и носит жене еду.
- Значит, ребенку не грозит опасность?
- Миссис Мэйсон, кормилица, поклялась, что не оставит его без надзора ни днем, ни ночью. Я ей полностью доверяю. Я больше тревожусь за Джека, я вам писал, что на него дважды было совершено настоящее нападение.
- Однако никаких увечий не нанесено?
- Нет. Но ударила она его очень сильно. Поступок вдвойне жестокий, ведь мальчик - жалкий, несчастный калека. - Обострившиеся черты лица Фергюсона как будто стали мягче, едва он заговорил о старшем сыне. - Казалось бы, несчастье этого ребенка должно смягчить сердце любого: Джек в детстве упал и повредил себе позвоночник. Но сердце у мальчика просто золотое.
Холмс взял письмо Фергюсона и стал его перечитывать.
- Кроме тех, кого вы назвали, кто еще живет с вами в доме?
- Две служанки, они у нас недавно. В доме еще ночует конюх Майкл. Остальные - это жена, я, старший мой сын Джек, потом малыш, горничная Долорес и кормилица миссис Мэйсон. Больше никого.
- Насколько я понял, вы мало знали вашу жену до свадьбы?
- Мы были знакомы всего несколько недель.
- А Долорес давно у нее служит?
- Несколько лет.
- Значит, характер вашей жены лучше известен горничной, чем вам?
- Да, пожалуй.
Холмс что-то записал в свою книжку.
- Полагаю, в Лемберли я смогу оказаться более полезным, чем здесь. Дело это, безусловно, требует расследования на месте. Если жена ваша не покидает своей комнаты, наше присутствие в доме не причинит ей никакого беспокойства и неудобств. Разумеется, мы остановимся в гостинице.
Фергюсон издал вздох облегчения.
- Именно на это я и надеялся, мистер Холмс. С вокзала Виктория в два часа отходит очень удобный поезд - если это вас устраивает.
- Вполне. Сейчас в делах у нас затишье. Я могу целиком посвятить себя вашей проблеме. Уотсон, конечно, поедет тоже. Но прежде всего я хотел бы уточнить некоторые факты. Итак, несчастная ваша супруга нападала на обоих мальчиков - и на своего собственного ребенка и на вашего старшего сынишку?
- Да.
- Но по-разному. Вашего сына она только избила.
- Да, один раз палкой, другой раз била прямо руками.
- Она вам объяснила свое поведение в отношении пасынка?
- Нет. Сказала только, что ненавидит его. Все повторяла: "Ненавижу, ненавижу..."
- Ну, с мачехами это случается. Ревность задним числом, если можно так выразиться. А как она по натуре - ревнивая?
- Очень. Она южанка, ревность у нее такая же яростная, как и любовь.
- Но мальчик - ведь ему, вы сказали, пятнадцать лет, и если физически он неполноценен, тем более, вероятно, высоко его умственное развитие, - разве он не дал вам никаких объяснений?
- Нет. Сказал, что это без всякой причины.
- А какие отношения у них были прежде?
- Они всегда друг друга недолюбливали.
- Вы говорили, что мальчик ласковый, любящий.
- Да, трудно найти более преданного сына. Он буквально живет моей жизнью, целиком поглощен тем, чем я занят, ловит каждое мое слово.
Холмс снова что-то записал себе в книжку. Некоторое время он сосредоточенно молчал.
- Вероятно, вы были очень близки с сыном до вашей второй женитьбы постоянно вместе, все делили?
- Мы почти не разлучались.
- Ребенок с такой чувствительной душой, конечно, свято хранит память матери?
- Да, он ее не забыл.
- Должно быть, очень интересный, занятный мальчуган. Еще один вопрос касательно побоев. Нападение на младенца и на старшего мальчика произошло в один и тот же день?
- В первый раз да. Ее словно охватило безумие, и она обратила свою ярость на обоих. Второй раз пострадал только Джек, со стороны миссис Мэйсон никаких жалоб относительно малыша не поступало.
- Это несколько осложняет дело.
- Не совсем вас понимаю, мистер Холмс.
- Возможно. Видите ли, обычно сочиняешь себе временную гипотезу и выжидаешь, пока полное знание положения вещей не разобьет ее вдребезги. Дурная привычка, мистер Фергюсон, что и говорить, но слабости присущи человеку. Боюсь, ваш старый приятель Уотсон внушил вам преувеличенное представление о моих научных методах. Пока я могу вам только сказать, что ваша проблема не кажется мне неразрешимой и что к двум часам мы будем на вокзале Виктория.
Был тусклый, туманный ноябрьский вечер, когда, оставив наши чемоданы в гостинице "Шахматная Доска" в Лемберли, мы пробирались через суссекский глинозем по длинной, извилистой дороге, приведшей нас в конце концов к старинной ферме, владению Фергюсона, - широкому, расползшемуся во все стороны дому, с очень древней средней частью и новехонькими боковыми пристройками. На остроконечной крыше, сложенной из хоршемского горбыля и покрытой пятнами лишайника, поднимались старые, тюдоровские трубы. Ступени крыльца покривились, на старинных плитках, которыми оно было вымощено, красовалось изображение человека и сыра - "герб" первого строителя дома2. Внутри под потолками тянулись тяжелые дубовые балки, пол во многих местах осел, образуя глубокие кривые впадины. Всю эту старую развалину пронизывали запахи сырости и гнили.