Когда она пришла в себя, рассыпавшиеся волосы Габриэля закрывали ей обзор, а прямо под ее щекой ровно и уверенно билось сердце. Сэм мягко выбралась из-под Габриэля, и он, словно тоже очнувшись, поднялся, покачиваясь, будто пьяный.
— Что случилось? — Спросила Сэм, осматриваясь по сторонам.
— Я вернулся, я снова не человек, — хрипло произнес Габриэль, облизнув пересохшие губы.
— Но почему? — Недоуменно спросила Сэм.
— Если это можно назвать солнечным ударом, то только что произошло нечто подобное. — Ответил он, поправляя волосы.
— А Фанни? — Сэм снова кинулась к ней, беря ее за руку. В руке также отчетливо бился пульс. — Фанни, — позвала она.
Веснушки на лице пошевелились, и Фанни открыла глаза. Из бесцветно-голубоватых ее глаза стали насыщенно голубого оттенка, а кожа будто подсвечивалась изнутри мягким золотым сиянием, словно и не было никогда прежде этой молочной белизны.
— Фанни, как ты себя чувствуешь? — Спросила Сэм оторопело, потому что не могла ничего придумать лучше.
Фанни улыбнулась и приподнялась на диване, взглянув на Габриэля. На нем она задержала свой взгляд, рассматривая его, словно видела впервые.
— Габриэль, что происходит? — Сэм ощущала себя глупо.
Габриэль смотрел на Фанни с не меньшим интересом.
— Меня кто-нибудь слышит? — Требовательно произнесла Сэм, глядя то на одну, то на другого.
— Слышит, — Габриэль наконец повернулся к ней. Он уже полностью пришел в норму и выглядел обычно. — Ты только что создала еще одно дитя света. — Ответил он.
— Как это? — Сэм снова посмотрела на Фанни. — Фанни, скажи что-нибудь.
— Она не может. — Ответил за нее Габриэль.
— Почему?
— Потому что после рождения нам сложно говорить. Все слишком ярко, непривычно, ощущения пересиливают обыденность. Она заговорит, через несколько дней, может, раньше.
— Но она в порядке? — Все еще недоверчиво спросила Сэм.
— Она — ангел. — Широко улыбнулся Габриэль. — Как ты думаешь, она в порядке? — Он радостно рассмеялся. — Она лучше, чем в порядке. Я лучше, чем в порядке. Я не один больше.
Сэм улыбнулась, глядя на танцующего Габриэля и счастливую Фанни, похожую на ребенка с огромными глазами, открывающего мир заново.
— И я была бы такой… — задумчиво произнесла Сэм, примеряя на себя роль Фанни.
— Ты была бы во много раз ярче, сильнее, светлее. — Ответил оказавшийся рядом Габриэль. — Я бы грелся у твоих рук. Мне не нужно было бы заботиться о наступлении ночи, потому что там, где ты — всегда был бы день.
Сэм отняла свою руку из его ладоней.
— Что произошло, Габриэль? Как это все случилось?
— Не знаю, — ответил он, — это было похоже на те времена, когда ты была светом. Одного твоего прикосновения было достаточно для создания жизни. О чем ты думала, когда плакала над Фанни?
Сэм вспомнила.
— О Михаэле…
Ей показалось, или Габриэль на самом деле немного померк.
— Мне жаль, Мара.
— Жаль чего?
— Что его больше нет.
Фанни тихо подошла к ним, и Сэм подумалось, что Фанни каким-то образом тоже знает о нем, и сожалеет.
— Она разделяет наше общее знание, мы едины по сути своей. — Пояснил Габриэль, очевидно, поймав взгляд Сэм.
Тогда Сэм молча протянула к ним руки и два ангела обняли ее, замыкая круг.
Глава 28
— Ты сегодня очень молчалива, — сказал Дориан, сидя в кресле кабинета.
Сэм взглянула на него и не знала, что сказать, не сказав главного. Она больше не могла ему довериться полностью после сказанного Габриэлем, после всех тех вещей, которые могли стать правдой.
— Ты снова боишься меня, почему? — Он выглядел искренне удивленным. Он встал из кресла и в одну секунду оказался рядом с ней, заглядывая ей в лицо этими небесно голубыми глазами.
Его лицо, глаза были настолько близкими и дорогими для нее, что она готова была расплакаться. Она не могла отвернуться от него, не могла поверить в то, что все, что было между ними, было лишь холодным расчетом. И ко всему прочему сюда примешивались воспоминания их жизни, человеческой жизни до того, как они стали древними богами. Сэм дрожала, когда прижалась к нему. Она любила его, она хотела его, ей невыносима была любая мысль о расставании с ним. Если бы это даже было дурной привычкой, эта привычка была частью ее самой, от которой она не могла отказаться, которую не могла вырвать и забыть.
— Теперь ты хочешь меня, — произнес он, аккуратно касаясь губами ее губ. — Ты боишься меня потерять. Сэм, я не исчезну, — он приподнял ее лицо за подбородок. — И я не огорчу тебя в постели. Не превращусь в чернильное море тьмы. Ты все найдешь на своих местах. — Усмехнулся он, беря ее руку в свою и проводя ею по своей груди в расстегнутом вороте рубашки.